Доказательство любви - читать онлайн книгу. Автор: Кортни Милан cтр.№ 8

– Нет нужды убивать аналогии, передергивая их, в дополнение к другим вашим прегрешениям.

Он окинул ее взглядом.

– Единственный вопрос, который меня волнует, – верите ли вы в собственную ложь или просто пытаетесь обмануть Неда. Я думаю, вы можете расценивать как комплимент с моей стороны идею, что вы слишком умны для последнего.

– Естественно. Вы не можете поверить в то, что невозможно попробовать или потрогать.

– Я верю в теорему Пифагора, хотя не могу попробовать ее. Я уверен, что есть некоторый смысл в теории Ламарка о наследовании приобретенных признаков. Но нет, я не верю в судьбу или предсказания будущего.

– В судьбу, предсказание будущего или в… чувства. – Дженни щелкнула пальцами перед его лицом. – Самые важные в жизни вещи нельзя собрать как пачку бумаги, чтобы сделать монографию.

Безразличие на его лице превратилось в холодную сталь.

– Монографию?

Она вздрогнула.

– Послушайте себя. Вы цитируете Ламарка вместо того, чтобы говорить о будущем вашего кузена. Я никогда не слышала вашего смеха. Я даже не видела, как вы улыбаетесь. Неудивительно, что Нед предпочитает слушать меня. Вы – холодный, бездушный автомат.

– Автомат? – Он пожал плечами и холодно отвернулся.

Дженни уже не было дела до его реакций.

– То, что вы столь же бесстрастны, как сухая коряга, и высохли, словно старая кость, вовсе не означает, что все вокруг вас должно одеревенеть и иссохнуть.

– Иссохнуть? – Его ноздри гневно раздулись, и подбородок пополз вверх, будто механическое повторение произносимых ею звуков предоставляло ему блестящие аргументы. Он взглянул на свою правую руку, непроизвольно сжавшуюся в кулак. Мускулы его шеи затвердели. Дженни отступила, слегка беспокоясь, что, возможно, перегнула палку. Мадам Эсмеральда никогда не позволяла гневу овладеть собой.

Он взглянул на нее, и ее сомнения замерзли, словно вода на морозе. В его глазах отразилась холодная, необитаемая пустыня, где гуляют вихри и кружат хлопья снега. Дженни почувствовала, как холод проник даже сквозь многослойный цыганский костюм, и ее пробила дрожь.

Когда лорд Блейкли заговорил, в его голосе совсем не чувствовалось эмоций.

– Вам бы следовало взять две сотни гиней. После всего того, что вы здесь устроили, мне доставит огромное удовольствие разоблачить вашу ложь.

* * *

К тому времени, когда карета подъехала к дому Блейкли, расположенному в сердце фешенебельного Мейфэра, где он жил в одиночестве, окруженный лишь многочисленной челядью, начал накрапывать дождь. Это был совсем не тот теплый тропический дождь, которым он привык наслаждаться в Бразилии, а холодная и безразличная изморось, типичное бедствие Лондона. Мелкие редкие капли проваливались в землю.

Так значит, он – холодный, бездушный автомат? Странно, почему тогда его так душит ярость. Гарет скрипнул зубами, вываливаясь из кареты. Слуги быстро окружили его, торопя зайти внутрь, прочь от непогоды.

Он отмахнулся от протянувшихся к нему рук.

– Оставьте меня. Я собираюсь на прогулку, – отрывисто бросил Гарет.

Слуги обменялись многозначительными взглядами – а его слуги часто обменивались взглядами, – но никто не мог помешать пэру делать то, что ему вздумается.

Прогулки – эксцентрическая привычка, усвоенная им еще в Бразилии. Для него это был единственный способ спокойно предаться размышлениям. Вернувшись на родину, он привез эту привычку с собой. Однако она доставляла ему в Лондоне гораздо больше неудобств. Улицы были покрыты мусором, не было ставшей уже привычной «крыши» над головой – ни раскидистых деревьев джунглей, ни плотного балдахина. Но в таком состоянии, как сейчас, – когда мысли его находились в полном разброде и витали в облаках, а тело готово воспламениться, словно большой кусок трута, – ему просто необходимо было побродить в одиночестве по пустым улицам Лондона.

Гарет нырнул в окутавшую его темноту. Холодный дождь ручьями лил ему за ворот, но даже он не мог затопить охватившее его пламя бешенства. Бесчувственный, как деревянная колода?

Мадам Эсмеральда ошибалась. Вовсе не наука убивает эмоции и чувства. Нет, виновато это проклятое место, эти люди, этот титул. Он провел годы в дождливых джунглях, где жизнь и цвет немедленно появлялись, если существовал лишь малейший шанс на выживание. А здесь одни геометрические кирпичные здания следовали за другими геометрическими кирпичными зданиями, отделенными друг от друга лишь постоянно растущими кучами грязи. Задвинутые ставни окон, свернувшиеся листья редких деревьев, пучки еле живой травы. Лондон казался безжизненным. Дождь смыл все вокруг, кроме въевшихся городских запахов – угольной вони и специфического душка холодного, влажного камня.

Если город казался одиноким и заброшенным, его обитатели были еще хуже. Он покинул Лондон одиннадцать лет назад, поскольку светское общество действовало на него удушающе. Лишь строгая логика научных рассуждений, четкость доказательств, контроль, который, как ему казалось, удалось получить над окружающим его пространством, не давали умереть его жизненным силам, подпитывали его ум и сердце после возвращения в этот ненавистный город. Он понял уже давно, что никогда не сможет почувствовать себя здесь своим. В течение последних месяцев только по утрам, проводимым им за изучением научных дневников, которые вел в Бразилии, он имел возможность удостовериться, что в нем еще сохранилось что-то от Гарета. Все остальное, что оставалось ему, – бесконечные обязанности лорда Блейкли, пэра Англии.

Гарет смахнул капли дождя с плеч и, вздохнув, огляделся. Он пробирался через кучи грязи и глины уже более получаса. Он промок до костей и, несмотря на яростные мысли и быстрый шаг, жутко замерз.

Неосознанно ноги привели его в ту часть Лондона, где жила мадам Эсмеральда. Улицы здесь были грязнее, чем в родном районе Гарета, коричневые ручьи окаймляли обильно покрытые лошадиным навозом камни мостовой. Однако квартал этот вовсе не относился к числу опасных. Жившим здесь семьям было далеко до респектабельности, но они стояли чуть выше черты бедности.

Он нашел ее окна. Почти у самого фундамента, под лестничным маршем. Они светились оранжевым светом, напомнившим ему о горячем чае и пылающем камине. Чувство гнева, горячее и нерациональное, поднялось в нем, когда он подумал, что она сидит в теплой, уютной комнате, а он рыщет под дождем, как какой-то грязный, мокрый африканский хищник.

Его реакция на нее была столь же нерациональной и нелогичной, как и сама мысль о гадалке, вопрошающей духов о грядущих событиях. Это было так же глупо, как и ее предложение посвататься к леди с фигуркой слона, вырезанной из кости. Так же необъяснимо, как отказ обманщицы взять несколько сотен гиней за ничегонеделание. Наверное, именно поэтому он направился к ее двери, тяжело ступая по холодной, мокрой лестнице, ведущей вниз.

У него внезапно возник образ того, как он спорит с ней, доказывает ей, объясняет сущность научных доказательств и доводов. Ему хотелось так же вышибить из нее дух своими словами, как это недавно сделала она с ним. Он мечтал, чтобы она почувствовала тот же дисбаланс, который сейчас ощущает он сам. Он надеялся победить, доказать ей, что она – не права, а он прав. Как глупо, как непродуманно, как…