Аспект-Император. Книга 2. Воин Доброй Удачи - читать онлайн книгу. Автор: Р. Скотт Бэккер cтр.№ 103

Все безумие заключалось в том, что он ощущал в себе потребность ненавидеть ее. Если бы он был нариндари, небесным палачом, избранным Сотней, чтобы освободить мир от аспект-императора, тогда то божественное, что поражало его в противнике, должно было быть демоническим – должно было, а иначе он был просто марионеткой в руках демона. Пророком-нариндаром, слугой Айокли, дьявола о четырех рогах.

Когда Сорвил был ребенком, Добро и Зло всегда упрощали неуправляемый, беспорядочный мир. А теперь дьявольское и божественное начала в нем так смешались, что попытки отделить одно от другого приносили одни мучения. Порой он проводил целые ночи без сна, в попытках пожелать Серве зла и очернить ее прекрасный образ. Но воспоминания каждый раз переносили его к волнующимся под ними толпам шранков, вызывая чувство безопасности и немой благодарности.

И он все думал о своем убийственном замысле, который вынашивал под коркой грязи, покрывавшей лицо, и о Хоре, которую носил в старинном мешочке на поясе, и впадал в отчаяние.

Порой, во время мрачных трапез с Цоронгой, он осмеливался задавать вопросы, которые его мучили, и под рев Полчища они старались искренне обсуждать все, что видели.

– Голготтерат – это не миф, – отважился сказать Сорвил как-то вечером. – Великий Поход выступает против реального врага, и этот враг – зло. Мы видели его своими собственными глазами!

– Но что это значит? – возразил Цоронга. – Зло сражается против зла, тебе следует почитать анналы моего народа, конник!

– Да, но только когда противники преследуют одну и ту же цель… Что хочет аспект-император от этих походов?

– Все ради ненависти. Ради нее.

Сорвил хотел было спросить, что может вызвать такую ненависть, но решил согласиться с этим утверждением, поскольку уже знал, что скажет наследный принц, последний аргумент, к которому он прибегал, обрекая Сорвила на бессонную ночь.

– А Сотня? Почему Богиня заносит именно тебя как нож?

Если аспект-император – не демон.

Он чувствовал себя червем, мягкотелым, слепым и беспомощным. Обратив лицо к небу, он и вправду ощущал великую работу Ужасной Праматери, которая взбивает пыль на горизонте и слышится в голосах людей. Он чувствовал, что его несет волна ее эпического замысла, чувствовал себя жалким червем…

Пока воспоминания об отце были живы.

«Отец! Отец! Мои кости – твои кости!»

Думая о последнем дне накануне падения Сакарпа, Сорвил каждый раз вздрагивал. Спустя столько времени горестные события стали казаться стеклянными осколками. Но он все чаще возвращался к ним в памяти, удивляясь, что острые края затупились, словно сточенные водой. Он все никак не мог постичь смысл появления аиста за секунды до приступа инритийцев, который отделил его от отца. И почему отец отпустил его, успев спасти ему жизнь.

И Богиня ли выбрала его.

Но больше всего он размышлял над этим последним моментом, проведенным вместе, до того, как на стены залезли атакующие, когда отец и сын стояли, греясь над вражескими углями.

– На свете много глупцов, Сорвил, которые мыслят простыми, безусловными понятиями. Они нечувствительны к внутренней борьбе, они насмехаются над сомнениями, раздуваясь от гордости. А когда ими овладевают страх и отчаяние, у них не хватает духу поразмыслить… и тогда они просто ломаются.

Король Харвил знал это, еще тогда знал. Отец знал, что его город и его сын обречены, и хотел, чтобы сын, по крайней мере, понял, что страх и трусость неизбежны. Каютас сам говорил об этом: чувство – это игрушка страсти. В ту ночь, когда на Рабский Легион напали шранки, Цоронга сбежал, не ответив на призыв Сорвила, потому что остановка казалась верхом безумия. Он просто делал то, что считал разумным, и оказался в тени безрассудной отваги своего друга.

Но сам Сорвил остановился на том темном поле. Против всякого инстинкта и благоразумия он бросил свою жизнь на алтарь необходимости.

«…у них не хватает духу поразмыслить…»

Все это время он оплакивал свое мужество, высоко подняв флаг своего унижения. Все это время его приводило в замешательство отсутствие уверенности, силы и чести. Но он был сильным – теперь он это знал. Понимание своего незнания просто сделало его силу гораздо более осторожной.

«…и они ломаются».

Мир, как всегда, был лабиринтом. И его смелость была непростой.

– Ты же не такой глупец, Сорвил?

Нет, отец.

День за днем воины Великого Похода шли вперед, призванные колоколом Интервала, пока, наконец, не кончились все запасы. Несмотря на свою величину, Истиули не были неиссякаемыми.

Проснувшись, они впервые заметили, что просторы отличаются от тех, что они привыкли видеть. Земля была пустынна, будто вытоптанная отступающим Полчищем, а вокруг не виднелось ни дичи, ни какой-либо растительности, а почва стала другой. Овраги стали глубже, вершины – острее, как будто войска перешли какой-то возрастной рубеж, от гладкой юности к морщинам средних лет. Голые скалы все чаще появлялись в торфе. Змеившиеся коричневые реки, которые раньше несли свои теплые воды медленно и лениво, здесь ускоряли бег, вскипая белой пеной и взрезая все более глубокие ущелья.

Западная Армия, войско под командованием эксцентричного короля Коита Саубона, подошла к руинам Суонирси, торгового пакгауза, некогда известного как канал связи между Высоким норсираем Куниюри и Белым норсираем Акксерсии. Воины Похода были поражены. После многих месяцев трудного пути они пошли по забытым дорогам, изумляясь, как время превращает каменистую почву в болото. Они взирали на руины, задаваясь вопросом, почему некоторые стены превратились в пыль, а другим было даровано бессмертие скал. Впервые, сопоставив слухи и сказки, в которых говорилось о том, как раздобыть циркумфикс из вытоптанной земли под ногами, они смотрели на своих уставших товарищей, и трагедия ушедших веков вставала у них перед глазами.

Земля утратила свою анонимность. Отныне она, несмотря на все свое запустение, несла на себе печать давно умерших идей. Там, где Высоты Истиули были бесплодны, земля оставалась глуха к поколениям, оказавшимся на ней, но северо-восточные границы были пропитаны человеческой историей. Руины торчали на скалах, как обломки зубов, окружали маловодные долины. Знающие рассказывали истории о шенеорах, последнем из трех народов, разделенных между сыновьями первого короля из династии Анасуримборов, Нанор-Уккержоя I. Об именах спорили у огня. Судьи взывали к ним в своих проповедях. Их выкрикивали в проклятиях и молитвах. Куда бы ни упал взгляд, воинам Похода повсюду мерещились видения прошлого, призраки предков, тянущих руки, склонившихся под ношей. Если б им только удалось расшифровать послания земли, взглянуть на нее глазами древних, то ее можно было бы освоить во имя людей.

Но она проходила сквозь них, вызывая лишь трепет и чувство родства нового поколения с древними.

А голод становился жестоким, немалое число поддавшихся слабости пало. Реки были слишком быстрыми, чтобы их воды удержали грязь отступающего Полчища, и порой просто кишели рыбой. Сети ставили в узких местах все, от сиронжийцев до нронов и сингулатов, складывая на людных берегах улов: щук, окуней, судаков и других рыб. Люди ели их сырыми, настолько сильным был голод. И никак не могли наесться. И неважно, насколько замедлялось продвижение вперед, но большего сделать для голодающего войска они не могли.