— Рольф, — сказал старец дребезжащим голосом, — твое решение кажется нам добрым для народа, но как ты можешь быть уверен, что король Карл согласится вступить с нами в торг? Тем более когда нас разбили под Шартром…
Рольф с облегченьем вздохнул. Вопрос Хольмфрида доказывал, что его речь дошла до народа. Не меняя сурового выражения на лице, он ответил:
— Сейчас, когда я говорю с тобой, наши посланцы трудятся при французском дворе. Они сообщили: король Карл уже принял наше предложение.
Скирнир понял: с каждой минутой его дело все больше теряет опору. Он решился поставить на карту все и призвал тинг поднятием рук проголосовать за то, чтоб пустить в ход Божий Молот. Из всех собравшихся с ним согласилось лишь семь человек. Рыжий витязь с презрением посмотрел на товарищей и прокричал:
— Вы предали своих богов! Знайте: их месть будет страшна. Придет день, и вы получите заслуженное возмездие!
Он пошел прочь, а Рольф глядел ему вслед. Велел подать себе еще рог пива и подумал: теперь осталось лишь подписать договор. Тогда со своим злейшим врагом он будет разговаривать как победитель.
Книга шестая
Бывают такие зрелища, на которые не наглядишься никогда. Надо было только подождать несколько минут, и через окно в боковой стене солнечный луч попал в алтарь. Полоска света, принесенная прелестью чудного майского утра, ласково погладила щеку распятого Христа над перекрестьем трансепта. Каждый раз, как только выдавался случай, архиепископ Реймский старался в этот утренний час прийти в храм. С необычайным чувством восторга Эрве присутствовал при пробуждении Господа — всякий день одним и тем же, но всякий раз новым.
Когда свершилось это маленькое ежедневное чудо, он пошел в ризницу, где повар уже постарался солидно загрузить его на грядущий день. Архиепископ был вовсе не из тех, кто питается одной духовной пищей: он любил предаться греху чревоугодия, и о его непомерном обжорстве было, говорят, известно даже в римских дворцах и храмах. Когда прелат увидал, какой пир ему приготовлен, лицо его просияло: куриные ножки, запеченные с красными яблоками, овсяная каша, ржаной хлеб, мед с пасеки аббатства, твердый сыр, вино из епископского виноградника: все, что нужно для хорошего настроения.
Еще больше он был доволен потому, что пока можно было вовсе не думать о назначенной встрече с королем.
Король с архиепископом, надо сказать, никогда не питали друг к другу особой симпатии, но с течением времени чувство холодного равнодушия перешло в явную неприязнь. Бароны Карла все больше и больше оспаривали его власть. Много было таких, которые упрекали его в нехватке твердости, в том, что он слишком поддавался своим прихотям, а не вел, как должно, дела государства.
Архиепископ Эрве впился зубами во вторую куриную ножку, а в голове его крепли обвинения государю. Ведь в конце концов в жизни всему свое время: ино время делу, ино потехе. И раз сам король этого не понимает, как же семье его не стать лишь тенью того, чем она была когда-то? Архиепископ вздохнул, обмакнул хлеб в меду и подумал о том, как царствовал Карл — великий император, который добился коронования в Риме, который своим величием и славой наполнил землю, долго изнывавшую от анархии и нужды, поклонявшуюся ложным кумирам. Зачем же благородная, чистая кровь Карла Великого так быстро испортилась у его потомков? Слабый Карл III был только бледной тенью своего предка, и прелат знал наперед: необычная встреча, о которой просил его король, даст лишь новое доказательство его слабосилия.
Архиепископ узнал шаги своего служки Мартина: только он так небрежно и быстро ходил по храму, шаркая сандалиями по полу. И он действительно вошел в ризницу — с такой перевернутой физиономией, как будто сейчас в королевстве случилось что-то невероятно страшное. Это тоже была черта характера юноши: он вечно паниковал по самым пустяковым поводам.
— Ваше преосвященство, — насилу выговорил Мартин, — король прие… пожаловал.
Эрве, конечно, при служке ни слова не сказал, но лицо выдало, как ему это неприятно. Разговор уже начинался плохо: королю не хватило деликатности даже дать ему спокойно поесть. Прелат утер рот, встал и, как полагалось по обычаю, пошел встретить гостя.
Короля сопровождали два стражника — им Карл велел остаться в церковном дворе. Он оставил им своего коня, а сам пошел навстречу архиепископу. Тот ждал его на верхней из десяти мраморных ступеней. Король улыбался, а прелат думал: понятно, за чем он приехал.
Чтобы свидание не слишком бросалось в глаза, как оно и следовало, архиепископ выбрал залу для ученых занятий и хранения книг. Комната была невелика, но в ней находилось большое окно, через которое лился мирный свет предполу-денных часов. Посредине стоял большой дубовый пюпитр для монаха-переписчюса, который каждый день прилежно трудился за ним. Карл сел на скамью, прелат предпочел стоять. Человек тонкий и наблюдательный, он давно заметил, что, готовясь к спору, который может оказаться острым, всегда лучше заранее быть выше хоть в чем-то — хотя бы в самой малости.
— Мессир архиепископ, — начал король, не переставая улыбаться, — я прибыл к вам объявить большую добрую новость. В полном согласии с баронами и со всем королевским советом мы решили заключить с викингами мир.
— Мир? — удивился Эрве. — А каким образом? Дорого заплатив им, чтобы они ушли, как поступил ваш покойный дед?
— Нет, — возразил Карл, не теряя спокойствия. — На сей раз, мы уладим дело надолго и предложим им такой договор, от которого они никак не смогут отказаться.
До архиепископа уже доносились вести о переговорах, но о чем в точности трактовалось, он не знал, а потому с большим скепсисом относился к их перспективам.
— Просветите меня, государь, — попросил он. — Мы только что одержали победу при нашем добром городе Шартре. Наш славный епископ Гантсльм смирил орды язычников, жаждавших крови. Не время нам склонять выю, кажется мне.
— Эта победа — лишь передышка, — ответил Карл, насупившись, чтобы дать больше веса своим словам. — Впрочем, все мы знаем, что уже многие люди Севера поселились в нашем королевстве. И мы решили дозволить им жить на этой земле, чтобы она стала их землей — Нормандией, землей людей Севера. Взамен же они обяжутся отражать своих собратьев, если те нападут на земли Франции.
Архиепископ Реймский сел на свое деревянное кресло с резной спилкой в форме башенки. Он молитвенно сложил руки и недоверчиво, скептически поглядел на короля.
— Государь, — произнес Эрве кротко, словно желая, чтобы ему заново объяснили услышанные только что слова — Если я верно проник в смысл ваших слов, вы собираетесь отдать часть своего королевства варварам. Язычникам, которые сами отрицают, что пребывают в любви Господа нашею Иисуса Христа. Я полагаю, вы сами всерьез не думаете того, что сказали.
Карл ожидал этого возражения, но все равно чувствовал себя неловко. Что он мог ответить, когда и так уже с превеликим трудом поддерживал иллюзию, будто это он повел переговоры с викингами, а не Рольф Пешеход диктовал ему свою волю? Какой компромисс мог он предложить, с одной стороны, этим варварам, с другой — непреклонной Церкви? Монарх, как часто с ним бывало на охоте, когда он чуял, что по его следу гонится осмелевший волк, предпочел пришпорить коня и поскакать вперед.