Стаська смех княгинюшки почему-то не разделила, даже улыбаться перестала, задумалась и посмотрела невидящим взглядом в кухонное окно.
– Слава! – тут же оборвала смех Сима. – Ты что-то недоговариваешь?
– Нет, – очнулась Стаська от задумчивости и вернулась в разговор, посмотрев на тетушку. – Что-то тревожно на душе, не отпускает. И, знаешь, не так, чтобы чувствовать беду какую-то… не знаю. Ты пришла, мне полегче стало, но не ушло совсем. Что бы это?
– У нас в семье порядок, я перед приездом к тебе с Ольгой разговаривала, все у них хорошо! Так позвони ему, и все дела! Что попусту мучаться предположениями! – предложила радикальное решение проблемы Сима.
– Нет, – тряхнула головой Стаська. – Глупости! Говорю же, не беда, я б почувствовала! Давай еще чаю с пирогом!
– Нет уж, хватит! – изобразила праведный испуг Сима. – И так литр чаю, наверное, выдула, и пирога твоего налопалась, не удержалась!
– Может, тогда мяса? У меня вкусное-превкусное есть!
– Ты что, Слава, смерти моей хочешь или ожирения! – возроптала княгинюшка. – Поверх криминального на ночь пирога, мясо есть!
И тут запел, задребезжал Стаськин сотовый, заскользив по столешнице.
Степановым вызовом!
Стаська посмотрела испуганно на княгинюшку, приподнявшую вопросительно на ее «кроличий» взгляд одну бровь, и ответила:
– Да!
– Это я, привет, – просипел Степан.
У него перехватило горло от волнения. Он прокашлялся.
– Я не смогу… – И не сумел сказать, что именно.
– Ты в порядке?! – заорала Стаська отчаянно. – Что с тобой случилось?!
– Я? – удивился Больших, настроенный совсем на иные мысли. – Я в полном порядке. Стаська, ты чего?
– Господи! Я думала, с тобой что-то случилось! – выдохнула она с облегчением.
– Почему? – поразился Больших.
– Не знаю! Что-то мне тревожно весь вечер! С тобой точно ничего не случилось?
– Со мной нет, – потрясенный до глубины души этим ее чувствованием, ответил он.
– А с кем? – требовательно спросила Стаська.
– С Верой…
– Что? – перешла на деловой тон она.
– Рак. Завтра срочная операция.
Он вкратце объяснил, что случилось. Они замолчали. И слушали эту тишину, как разговор.
Станислава понимала, что именно Степан не может – и приедет к ней не то что не сегодня, а даже неизвестно когда.
И все причины, не пускающие Степана Больших к ней, укладывались в тысячи «потому что».
Потому что сейчас он жизненно необходим той женщине и ее семье…
Потому что он не умеет по-другому…
Потому что он не может бросить Веру в такой момент, ни тем более сказать ей, что встретил другую…
Потому что он не может быть со Стаськой в счастье, в любви, в радости и врать Вере, пусть и не врать, а недоговаривать…
Потому что ничего бы не сложилось у них, если бы он был другим…
Потому что, когда она ломилась к Степану в дом за помощью, если бы он отказал, или выставил ее, сказав, что устал и это не его проблемы, не возникло бы между ними ничего – ни магии, ни чуда…
Потому что Стаська любила его только таким, таким, какой он есть…
Всего. Полностью. Степана Сергеевича Больших – мужчину и врача!
А он думал, какая это мука мученическая – отказаться от Стаськи на час, на день, на неизвестный срок, на любое время! После того как преодолел страхи, оставив их прошлому, и только-только с ней соединился!
И о том, что кто-то наверху наказывает его этой мукой за проявленную слабость, за боязнь перемен, за то, что помыслил, что может спокойно и благополучно без нее жить!
И о том, что вот сейчас он отказывается от нее в третий раз!
И пусть на время, пусть ненадолго, и надо как-то объяснить ей ситуацию, и все его «невозможности»…
Но ей предстоит еще раз пережить его вынужденное отступление…
Одной. Без него.
И поймет ли она, простит, примет?
– Степан! – нарушила их молчаливый диалог Стаська, негромко, но твердо. – Ты делай, что считаешь нужным и должным. Я понимаю.
У него защипало глаза подступающими слезами. Степан зажмурился и сильно зажал двумя пальцами веки.
Черт бы все побрал на свете! Вот черт бы побрал всю эту житейскую хреновину!!
Как ему теперь с этим жить?! Кого он предает больше: Веру или Стаську?!
– Стаська… – прохрипел он – я… буду звонить тебе все время!
«Сколько? – безнадежно подумал он. – Месяц, два, три? Звонить, слышать ее и не видеть! Ах, ты ж бога душу мать! Сам все запутал, теперь вот расхлебываю, да не один! И Стаське приходится!»
А она спросила, как тогда, когда он позвонил из ветреного, холодного и пыльного Пакистана:
– Тебе там совсем тошно?
– Совсем, – признался он, – так тошно, что выть хочется!
– Ничего, ты справишься, Больших! – уверила она грустным голосом.
– Я справлюсь, Стасенька, ты потерпи, пожалуйста! – попросил он.
– Я потерплю. Только ты все равно справляйся скорее, – не удержалась она.
– Я постараюсь, маленькая! – пообещал Степан.
Он посидел, откинув голову на подголовник, заново прокручивая весь разговор – снова и снова, все слова, до вздоха, до интонации, до молчания – все, что она ему говорила и как – теплея душой, отходя от холодного бессилия, которое ощущал, оказывается, весь день.
Ему хотелось к ней до одури!
Он завел машину и поехал в штаб. Завтра у него по графику дежурство, значит, надо договориться перенести его на послезавтра.
И опять не со своей бригадой, чего Степан очень не любил. Разумеется, все ребята у них в конторе замечательные, но свои – это свои!
– Быстро говори, что случилось! – потребовала тетушка.
– У Веры рак, завтра операция, – потускневшим голосом объяснила Стаська, усаживаясь на стул.
– И что? – воззвала к продолжению княгинюшка.
– И Степан, само собой, будет с ней, помогать чем может, и вообще…
– Это, конечно, неприятно, но почему ты в таком отчаянии?
И Стаська объяснила все «не может» Степана Больших, одновременно являющиеся причинами ее печали, переходящей в отчаяние.
– Да… – подтвердила спокойным голосом княгинюшка, – любят люди все сами себе запутать!
– Ты о чем? – находясь целиком в своих мыслях, не поняла Стася.
– Да о том, что не вижу повода так отчаиваться!