– Да ладно, не дуйся, привет так привет, – усмехнулся
Манихин. – Этот привет мне во всем разобраться и помог. Натолкнул на мысль, что
я все это время был круглым дураком! Слепым дураком. Но я, знаешь, всю жизнь
прожил в ожидании того, что однажды дверь откроется, встанет на пороге Ванька
Бушуев и скажет: «Собирайся, Манихин. Я за тобой пришел!» И утащит меня в такую
преисподнюю, откуда никакая молитва не вымолит. Понял? И вдруг я осознал, что
Ванька, считай, в моем доме живет. То есть не сам, самого его, конечно, тут
нет, но кто-то среди моих домашних продолжает рыть для меня очень глубокую яму.
И только и ждет, чтобы меня туда свалить и земелькой поскорее засыпать. Живого.
Чтоб я не сразу сдох, а медленно. Хорошенько помучившись… Я с тех пор глаз со
своих близких не сводил, да и с тебя заодно. Ну ты – ладно, ты человек пришлый,
случайный, с тебя спрос какой? Мне ты что плохой, что хороший, что живой, что
мертвый – один хрен. А вот извериться в тех, кого я люблю… кому верю, как себе…
этого только врагу и пожелаешь. И все это сделал со мной всего-навсего
принесенный тобой привет от Бушуева. Я подозревал всех. Тебя, Анну, Серегу,
Марину…
– Зря вы так, – глухо обронил Александр. Ему вдруг снова,
по-старому стало безумно жаль этого человека с его трагической маской монстра.
Благородная проказа… вот уж воистину! Может быть, боги заклеймили Манихина
заслуженно, после своих ночных изысканий и открытий Александр готов был в это
поверить. И даже подумал, что некоторые люди приходят в мир не для того, чтобы
просто жить или умереть, а чтобы исполнить некий долг перед мирозданием и своим
примером, даже видом своим утвердить абсолютную идею добра и зла. Манихин был
как раз из таких… И все же, как врач, привыкший причинять боль, чтобы добиться
скорейшего излечения, Александр не мог понять и простить наслаждения чужой
болью. Если боги – или те, кто был проводниками их воли на земле! – были
убеждены в своей правоте, они должны были убить его быстро, сразу, еще там, на
Канавинском базаре, не длить эти взаимные мучения, ведь они причиняли страдания
не только Манихину, но и себе!
Не боги, конечно. Нет, не боги обжигали эти горшки… Какой
чудовищный каламбур! Какое безумное совпадение!..
– Думаешь, зря? – спросил Петр Федорович, и Александр
вздрогнул, потому что забыл, о чем шел разговор. Ах да, о напрасных
подозрениях!
– Конечно. Например, насчет Сереги – это точно, что зря. Вы
заботились о нем ради искупления своей вины, да? Вы думали, что он…
Александр запнулся. Все-таки нелегко, глядя прямо в глаза
человеку, обвинить его в кровавом преступлении всего лишь на основании
нескольких прочитанных на воспаленную голову писем да десятка умозаключений –
настолько изощренно-алогичных, что они не могли, конечно же, иметь ничего
общего с реальностью, с так называемой правдой жизни! И все-таки… все-таки,
стоило только смириться с их видимой алогичностью, стоило принять их как
данность, как основу своих рассуждений, тут же разрозненные звенья начинали
цепляться одно за другое и поражали своей логикой… не только поражали, но и
убеждали!
– Ну, ну? – нетерпеливо подстрекнул Манихин. – Что я думал?
Ты сказал, что я думал, будто Серега…
А, была не была! Раз пошла такая пьянка, режь последний
огурец, как говорит водила Витек!
– Вы думали, вы предполагали, будто Серега имеет какое-то
отношение к вашему прошлому. Вы почти не сомневались, что это не простое
совпадение, что он сын того самого милиционера Лукьянова, в убийстве которого
Бушуев обвинял вас, как я понял по вашему рассказу. Могу себе представить, как
вы мучились из-за этого обвинения! Я понимаю: если человека всю жизнь уверять,
что он убийца, наверное, и в самом деле себя таким почувствуешь. То есть я
вполне понимаю, что вам хотелось как-то отмыться от этих обвинений, хотя бы
даже перед самим собой. Это психологически очень объяснимо. Но вы были уверены,
что этот так называемый сын Лукьянова не предполагает, что попал к человеку,
которого пытались обвинить в смерти его отца. Однако, когда я ляпнул о Бушуеве,
вы сочли, что Серега все знал. Слишком невероятным показалось вам совпадение,
вы усмотрели в нем злой умысел. Вы умножили два на два, но получили… пять!
– Пять? Это почему же? По-моему, я получил самое что ни на
есть четыре. Все сошлось точь-в-точь! – уверенно посмотрел на него Манихин. – И
не пытайся меня переубедить. Только объясни, почему ты говоришь о Сереге «этот
так называемый сын Лукьянова». Ты мне что, пытаешься доказать, что он не сын
Лукьянова?
– Ну почему, какому-то Лукьянову он, наверное, сын, даже и
Николаю, однако это не более чем совпадение имен и фамилий. Серега мне сказал –
он и вам, конечно, об этом говорил, – что вырос в детдоме. Родители его были
алкоголики. Их лишили родительских прав, и вскоре после этого они угорели по
пьянке. Ну, вы тоже это знаете, да?
– Слышал, – кивнул Манихин с насмешливой улыбкой. – Но если
ты думаешь, что я в это поверю…
– Придется. Придется поверить… Кстати, что-то мы с вами тут
с места в карьер занялись расследованием. А может быть, Серегу позвать? И
Марину? Неужели они все еще спят?
– Маринка спит как убитая, – кивнул Манихин. Заметил, как
дернулся Александр, – и опять улыбнулся с видимым наслаждением: – Ого, как она
тебя зацепила! Ведь зацепила, да?
Зацепить-то она зацепила, но не оттого сейчас Александра
будто бы током пронзило. «Спит как убитая», – сказал Манихин. Обычное
выражение, но после того, что Александр сегодня узнал о Марине…
А вдруг Манихин, с этими его необычно щедрыми улыбками, с
этой его особенной свободой поведения, которая сквозит во всем, начиная от
неожиданного появления, вдруг он сам что-то узнал, сам до чего-то догадался? И…
Александр не выдержал – вскочил, рванул дверь в комнату – и
отшатнулся, увидев, что там горит свет, а на диване рядышком сидят заспанный,
по всему явствовало, плохо соображающий Серега и Анна, жена Манихина.
– Здра… – Александр начал говорить, но осекся, потому что
припадок изумления заставил его натурально онеметь. Это называется – сцена
вторая, те же и другие!
Ситуация, кажется, становится опасной. Ладно, как-нибудь.
Сейчас главное – выяснить, что там с Мариной.
Заглянул в спальню. Она и правда спала, даже косой лучик
света, упавший на лицо, не разбудил. Дышала ровно, спокойно.
Дышала!
Все-таки день плотного общения со всяческими детективными
заморочками даром не прошел… Лезет же в голову всякое!
До чего же крепко она спит, такое впечатление, что несколько
ночей не смыкала глаз, а теперь, под действием транквилизаторов, наконец-то
расслабилась.
А что? И очень может быть, что не спала. Легко ли…