Голубая акула - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Васюченко cтр.№ 80

— Э… Афанасий Ефремович, а что это может означать?

Вот уж когда у Спирина были все основания прихлопнуть меня одной из своих прославленных пауз! Как-никак он говорил с юристом, с недавним выпускником Московского университета. Но видимо, в мирный час утреннего променада паузы не предусматривались в спиринском обиходе.

— Среди преступников не редки извращенные натуры. Довольно банальный случай — желание мстить, к примеру, всему женскому полу без изъятий за обиды, кем-то когда-то нанесенные или даже вымышленные. Здесь важна сама страсть к мщению, а уж повод найдется. Правда, преступники этой разновидности обычно большие любители изящного. Старухи и девчонки их не привлекают, им важно, чтобы жертва была аппетитна и нарядна. Но наш с вами приятель, видимо, оригинал.

Спирин выпустил особенно аккуратное колечко и, следя, как оно уплывает ввысь, добродушно признался:

— Мое счастье, что это чертово дельце досталось Быкову. А то, не ровен час, и меня бы заело не хуже вашего. Вы хоть поосторожнее, голубчик…

От чего он меня предостерегал? От служебных неприятностей? Или своим изощренным носом старой ищейки он чуял какую-то другую опасность?

Притащившись на службу, я с грехом пополам досидел до конца. После испытанных треволнений меня отчаянно клонило ко сну. Голова отказывалась работать. Мысли приходили и покидали ее по собственному произволу, словно пьяницы — кабак. Все мои попытки привести их в порядок были напрасны. Зато вопросительные знаки продолжали водить в моем мозгу свой горбатый бесконечный хоровод.

Лже-Миллеру угодно меня дразнить. Это ясно. В нелепой выходке с рыбой, в шагах под окном и той давней записке ощущалась паскудная шаловливость. Он так уверен в своей победе? Но в чем, по его разумению, она должна заключаться? Не задумал ли он свести меня с ума? Если так, он близок к цели.

К Елене я не пошел. Меня уже не держали ноги.

— Опять пишете! И не пришли к нам пить чай! Вы бросаете нас в беде! — с веселым укором заявила Муся.

— Садись. И объясни, сделай одолжение, в чем, собственно, состоит беда. Граф Муравьев — занятный собеседник, большой шутник…

Склонив голову набок, девочка созерцала меня, видимо решая для себя вопрос, вправду ли я так глуп или притворяюсь. Выбрала второе:

— Бросьте! Вы не можете не видеть, до чего он… до чего с ним тошно. Маму донял совершенно. Она терпит, сами знаете, законы гостеприимства и прочие предрассудки. А я ему сказала сегодня: «Вам, наверное, очень обидно, когда приходится есть и спать». — «Почему же, милая отроковица?» — Тут она не похоже, но зло изобразила графскую ужимку фальшивой предупредительности. — «Потому, — говорю, — что не существует оригинального способа прожевать, проглотить, а потом переварить котлету. И заснуть экстравагантным способом тоже трудно. Вы принуждены делать это, как все люди. Ужасно, правда?»

Она была в ярости. Я засмеялся:

— Ты его уничтожила?

— Его не уничтожишь, — со вздохом призналась Муся. — Он только сказал маме: «Как мила эта первозданная свежесть!» И опять стал говорить о себе. Я еще хотела спросить, из каких Муравьевых он происходит. Был Муравьев-Апостол, но и Муравьев-Вешатель тоже был. А он должен быть от Вешателя, я просто уверена!

Я старомоден: мне все-таки досадно, когда подросток так вольно судит о взрослых. Ты поживи с его, пигалица, — еще не известно, на что сама станешь похожа! Чтобы переменить тему разговора, я спросил:

— А ты от кого происходишь? Смотри: сама черная, глаза зеленые, волосы рыжие. Как говаривали гоголевские дамы, «это, душечка, пестро». Почему?

— Про глаза и волосы не знаю. А черная в папу. Он был еще смуглее, почти как мулат. Его все за серба принимали. А на самом деле не известно, кто мы. — Она бросила на меня взгляд, который, очевидно, считала загадочным. — Возможно, я потомок каких-нибудь изгнанных царей. Или разбойников.

Цари и разбойники, видимо, одинаково нравились ей, и она была склонна избежать окончательного выбора, чтобы оставить себе и тех, и других. Я ничего не понял:

— Как так?

— Это замечательная история! То есть печальная, конечно. Зато необыкновенная. Дело в том, что мои предки сгорели. Вышло так: приезжая семья купила дом в Ахтырке — это такой мелкий городишко. Их еще никто не успел узнать. В первую же ночь случился пожар. Сгорел дом и все, кто там были, кроме совсем маленького мальчика. Они его, наверное, в окно выбросили, — прибавила она, сама не вполне понимая, как большие могли погибнуть, а ребенок выжил. — Или так: его вынесли и кинулись добро спасать, а кровля рухнула…

— Нечего сказать, приятный случай!

— Не придирайтесь. Я просто не совсем точно выразилась. Так вот, малыша усыновили соседи, по фамилии Трофимовы. Это был мой прадед! — с королевским видом заключила она, упомянуть забыв прозаического немца-аптекаря, прадеда с материнской стороны. — Теперь никто никогда не узнает, кто мы на самом деле!

— Значит, твой отец родом из Ахтырки?

— Ну да. Потом он в Полтаве жил, меня тогда еще не было. Потом его в Харьков выслали за неблагонадежность, хотя в Харькове лучше, чем в Полтаве. И город больше, и маму он здесь встретил. А все равно, пока он был жив, бывало, ни с того ни с сего ввалится какой-нибудь мужичище и сразу к нему с объятиями: «Земляк! Я з Ахтырки!» А папа этого не любил. Он тогда сразу писал на бумажке адрес недорогой гостиницы и очень доходчиво объяснял земляку, как туда удобнее добраться. Они обижались, уходили надутые. Дом-то был большой, им казалось, что они вполне могли бы в нем жить. Но папа земляков не ценил. И родни тоже.

— А кого ценил?

— Кого сам выберет, конечно! По уму, по душе, а не «з Ахтырки»! Разве не понятно? Вообще хорошо, что он из простых вышел…

После разговора о возможном царственном происхождении такой поворот озадачил бы хоть кого. Но я уже привык к Муськиным неожиданностям.

— А это почему?

Вопрос оказался для нее несколько сложным. Она помолчала, в раздумье прочесывая пятерней свои короткие вихры, отчего они окончательно встали дыбом, и наконец объяснила:

— Интеллигенты обычно… ну… как-то приседают перед простым народом. А папа никогда. Вот перед революцией во многих культурных домах завели обычай есть за одним столом с прислугой. Мучились, а терпели. У нас такого не водилось. Мама заикнулась было, а он сказал: «Это стеснит и нас, и их. Разные интересы, другие разговоры — всем будет скучно и неприятно». Конечно, он был прав! А на предрассудки он вообще плевал. С людьми ведь знаете как? Настала мода обедать вместе с лакеями, и все обедают, как проклятые… Но если бы только это! А вот, например, был у папы знакомый. Его жена сошла с ума, и все знали, что ее уже не вылечить. Она так в клинике и жила. Даже не всегда его узнавала. А церковь развода в таких случаях не признает. Ну, он и женился вторично гражданским браком. Очень славная была женщина, я ее хорошо запомнила. Так что вы думаете? Во всем Харькове нашлось только два семейных дома, куда их приглашали вдвоем! Представляете, подлость какая? Только наш дом и дом Ксенофонта Михайловича! Если хотите знать, я думаю, что это и были по-настоящему приличные дома. Всего два! А у него полгорода друзей, все тоже юристы разные, инженеры, врачи. Вроде бы читают что-то, притворяются, будто мыслят, «но как же пригласить в дом с сожительницей?».