Голубая акула - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Васюченко cтр.№ 4

А вот, извольте, последнее мое приобретенье, в своем роде перл: рассказ Ольги Адольфовны. Мы, как всегда, поутру вместе ехали на службу. До Харькова отсюда десять верст, паровик тащится полчаса. Обычно мы оба по пути читаем, а сегодня разговорились. Очевидно, ей хотелось поделиться с кем-нибудь свежим впечатлением, не вполне заурядным даже в наши дни.

Вчера под вечер ее навестил молодой человек, сын Мусиной крестной. Я видел его мельком: ражий неопрятный детина с развинченной походкой. К Ольге Адольфовне он заходил попрощаться. Он анархист и сейчас отправляется на Кавказ добывать средства для нужд партии. Пожимая плечами, моя собеседница рассказывала:

«Я ему говорю:

— Постойте, Жорж, не пойму, зачем именно на Кавказ?

А он в ответ так, знаете, покровительственно:

— Это моя идея! Как известно, на Кавказе в горах много отшельников. Я убежден, что они прячут у себя большие ценности.

Я изумилась:

— Отшельники? С какой стати?

— Вы наивны. Пользуясь почетом у окрестного населения, эти люди, конечно, должны были получать разного рода подношения. Заметьте, это продолжалось годами. Десятилетиями! Среди прочего там должны были попадаться и золото, и драгоценные камни, скапливаясь в немалом количестве. Так вот, цель состоит в том, чтобы экспроприировать отшельников.

— Побойтесь Бога!

— Бога нет.

Сообразив, что здесь бесполезно взывать к нравственности, я попыталась привести довод, более доступный его пониманию.

— Ах, — говорю, — да я не о том. Во-первых, даже если вы правы в своих предположениях, в чем я очень сомневаюсь, почему вы думаете, что отшельники так легко позволят себя грабить? Горец, даже когда он стар, может за себя постоять. И потом, населенье, как вы сами сказали, отшельников уважает. Представьте, что будет с вами, когда в округе станет известно о вашем промысле.

Он покосился на меня еще более превосходительно, явно имея в виду слабость бабьего ума:

— Никто ничего не узнает. Разумеется, отшельников придется убирать.

Тут Жорж извлек из складок своей одежды внушительных размеров револьвер и стал хвастливо помавать им перед моим носом. У меня опустились руки. Но все же я спросила:

— А Екатерина Герасимовна? Как она смотрит на ваши планы?

— Мне двадцать шесть лет, — отрезал он. — Я давно обхожусь без матушкина позволенья. Она ищет жениха для сестры, ее больше ничто не интересует. Такая, знаете, узость… Люськино замужество для нее важнее, чем идеалы анархизма! Нет, она, конечно, пыталась меня отговорить. Но скоро махнула рукой.

Вы можете догадаться, Николай Максимович, что мне не оставалось ничего иного как последовать ее примеру», — закончила Ольга Адольфовна со вздохом, и ее уста сложились в добродетельную гримаску скорби о людском неразумии. А глаза усмехнулись.

Я заподозрил, что случай столкнул меня с еще одним коллекционером. Но высказывать свое предположение вслух остерегся. Есть в этой страстишке что-то потаенное, глубоко интимное. Кто ей подвержен, не станет трубить об этом на всех углах.

Огромный, нежно подсвеченный электрическими лампами аквариум сиял. Подобного великолепия я не встречал ни раньше, ни впоследствии. Зыбкие доисторические водоросли тянулись к поверхности, дремотно покачиваясь. Рыбы самых неожиданных колеров, форм и размеров бойко сновали среди них, лежали на песке дна или медлительно, красуясь, кружили в светящемся пространстве аквариума. Короче, дар господина Пряхина был так прекрасен, что, залюбовавшись, притихли и самые буйные из гимназистов.

Стоя подле этого чуда, тот, кто отныне был для нас Рыбой, давал последние пояснения.

— Теперь извольте взглянуть сюда, — с важностью молвил он, указывая на предмет, прежде мною не замеченный. То был другой аквариум, попроще и поменьше, установленный над окном на специальной консоли. Водорослей здесь почти не было, а рыбы, толстопузые, голубоватые в темную крапину, по-видимому, все принадлежали к одной породе.

— Зачем? — пробормотал кто-то за моей спиной.

— Что вам угодно знать? — Вся фигура выдающегося естествоиспытателя и путешественника выражала предупредительность, граничащую с холуйством.

— Простите, господин Миллер. — Басок принадлежал кому-то из старшеклассников. — Я хотел спросить, зачем было помещать их туда? В большом аквариуме довольно места, и там им было бы лучше.

— Ваша правда, молодой человек! — Миллер осклабился и мелко закивал. — Им было бы хорошо, куда уж, куда уж лучше! И так просторно! Тем паче что через пять минут они бы уже плавали там одни. Вы догадываетесь, что я имею в виду, господа? Совершенно одни!

Он выдержал паузу, любуясь произведенным эффектом, и заключил по-деловому сухо:

— Это пирайи, господа. Многие из вас о них слышали, для тех же, кто не знает, скажу только, что это хищники, равных коим по свирепости вы не найдете среди существ, обитающих на сей планете. Когда животное любых размеров попадает в водоем, населенный пирайями, извлечь оттуда можно лишь его остов, обсосанный с примерным тщанием. Я не зря позаботился, чтобы их поместили повыше. Ведь если бы какой-нибудь неразумный шалун попытался…

Его взор подернулся сладкой пеленой. Казалось, он гордится этими тварями так, будто сам их родил, взрастил или даже выдумал.

— Теперь за аквариумом будет надзирать мой помощник. Но и я всенепременно наведаюсь, и не однажды. Прошу всегда, не конфузясь, задавать мне любые вопросы касательно волнующих секретов подводного царства. Пытливость юных умов священна!

Послышались жидкие хлопки, через миг рукоплескания стали всеобщими. Мы с Сидоровым поспешили присоединиться к аплодирующим. При всей своей антипатичности Рыба заслуживал благодарности. Потом слово опять взял директор и сказал на сей предмет все, что следовало. Едва он умолк, зазвенел звонок. Все стали разбредаться по классам, и я наконец смог подойти поближе.

Я прислонился лбом к стеклу. Оно было сухим, прохладным… А там, внутри, в маленьком зачарованном царстве все продолжался беззвучный, древний как мир танец, смысла которого не дано постичь сухопутному существу.

— Да пойдем же, наконец! — Сидоров крепко держал меня за локоть. — Опоздаем, опять Созонтьев будет пилить. Постой, ты что, не слышал, как я тебя звал?

Но разбираться, кто и что слышал, времени уже не было. Географ Созонтьев, рассеянный, вечно взъерошенный человек холерического темперамента, сам опаздывал на свои уроки, но был тем пламеннее убежден, что явиться туда хоть на секунду позже него есть бесстыдство непомерное.

На сей раз пронесло: успели, хотя Созонтьев влетел в класс, только что не наступая нам на пятки. Покосился раздраженно, однако смолчал. Урок начался. Все стихло: несмотря на вздорные выходки и «пиление», Созонтьева любили. Это был преподаватель милостью Божией, хотя детей не особенно жаловал и, как считалось, не понимал, а к священной пытливости юных умов относился с брюзгливым недоверием.