И все-таки Тодд никак не мог заставить развеяться это
сомнение. Впрочем, теперь он все равно ничего не мог сделать, кроме как
дожидаться, когда же в конце концов появится Элизабет.
5
Когда Элизабет снова очнулась, первое, что она
почувствовала, был холод. Нет, не пронизывающий ветер, а прохладные струйки
воздуха, которые, похоже, просачивались сквозь крохотные дырочки в стене или
еще в чем-то там, куда ее поместили. Она чувствовала, что находится уже не в
фургончике. Под собой она не ощущала никакого движения, и этот дух сырости,
который она припомнила, сменился острым запахом затхлого мусора и жареной пищи.
Но она была совершенно не в состоянии определить, где находилась: она связана,
на глазах — повязка, во рту — кляп, да к тому же и перепугана была Элизабет
больше, чем когда-либо за всю свою жизнь.
Во всяком случае, пока что она еще была жива.
Боли она больше не испытывала, только вот голова была слегка
тяжеловатой от того, что заставило ее потерять сознание, чем бы это ни было.
Элизабет вспомнила, что поверх ее носа и рта была плотно прикреплена тряпка,
чем-то пропитанная. Но воспоминания о том, как же ее все-таки похитили,
по-прежнему были неопределенными.
Впрочем, в этом-то и не было ничего важного. Наибольшее значение
имело другое — где она находится сейчас и что должно с ней произойти. Теперь,
когда холодный воздух помогал ей прояснить мысли, она должна была попытаться
выбраться отсюда. Руки ее по-прежнему были связаны веревкой, а пошевелившись,
Элизабет сообразила, что и все остальное тело тоже было крепко связано. Стул,
на котором она сидела, скребся по голым доскам пола, когда она изо всех сил
старалась высвободиться. В течение нескольких минут Элизабет неистово дергала веревки,
надеясь, что трение поможет распутать их. Но все было бесполезно: веревки не
желали даже сдвинуться с места.
Она пыталась закричать, но кляп заглушал ее крики. Так где
же она? И что должно с ней случиться?
Элизабет чувствовала, что приходит в бешенство от этих
вопросов, вертевшихся в ее сознании. У нее не было ни малейшего представления
ни о том, давно ли она здесь находится, ни о том, много ли времени миновало с
тех пор, как ее самым жестоким образом вытащили из собственного автомобиля.
Впрочем, как даже и о том, подозревает ли вообще кто-нибудь, что она пропала.
Пользуясь доступными ей ограниченными движениями, Элизабет попыталась составить
хоть какое-то представление о своем состоянии. Слегка встряхнув головой, она
поняла, что ее волосы по-прежнему уложены сзади в косу. Затем, прижав к телу
связанные руки, она пришла к заключению, что на ней все еще была ее больничная
форма, относительная свежесть которой подсказывала, что без сознания она
пробыла не так уж и долго — ну, может быть, пару часов, но уж никак не
день-другой.
Но кто же все-таки мог проделать это с ней? И чего ради?
Элизабет изо всех сил думала: у кого мог найтись хоть какой-нибудь повод
причинить ей вред — но так ничего и не придумала. И тем не менее она не могла
подавить назойливого ощущения, что это должен был быть кто-то из известных ей
людей. Ей даже казалось, что она видела его перед тем, как потеряла сознание,
но его образ теперь был как бы закрыт для ее восприятия. Это сводило ее с ума,
напоминая о том периоде, когда, попав в аварию на мотоцикле, она временно
вообще забыла, кто она такая. Да, понимать, что тебе известно нечто, но быть не
в силах перенести это из своего подсознания в сознание...
Она услышала, как где-то в отдалении быстро проехал
автомобиль, потом его тормоза пронзительно взвизгнули, видимо, при повороте за
какой-то угол. Элизабет напрягла слух, чтобы расслышать что-нибудь еще, но различить
ничего конкретного она не смогла, не было слышно ничего такого, что указывало
бы на ее близость к каким-либо домам. К каким-то людям. К помощи.
Глаза Элизабет заслезились под тугой матерчатой повязкой,
державшей их закрытыми. Вот как раз в эти минуты ей бы следовало смеяться,
танцевать и вовсю развлекаться на званом вечере у Регины Морроу, а не дрожать в
этом жутком темном помещении, не сидеть тут связанной, беспомощной и
запуганной, не пытаться избавиться от снова и снова повторяющегося в ее мозгу
рефрена, подобно кошмарной магнитофонной записи, которую она была не в силах
выключить: «ЧТО ЖЕ БУДЕТ СО МНОЙ? НЕУЖЕЛИ МНЕ ПРЕДСТОИТ УМЕРЕТЬ? НЕУЖЕЛИ Я
УМРУ, УМРУ?..»
И внезапно она услышала хруст автомобильных покрышек,
движущихся по грязи и камню, в сопровождении громыхания мотора, который давно
пора было бы отрегулировать. Потом мотор смолк, а спустя несколько секунд
хлопнула закрывшаяся дверца. По звуку это было совсем близко, похоже, что прямо
у того здания, в котором она находилась.
Элизабет вздрогнула. Вернулся ее похититель! Она не знала,
что было хуже: ужасный страх от непонимания смысла происходящего или же полное
осознание того, что вот-вот, всего через несколько мгновений, все выяснится.
Мгновений, которые могут оказаться последними в ее жизни.
Элизабет слышала, что тяжелые неспешные шаги снаружи
ненадолго смолкли, и какой-то ключ заскрежетал в замке, как она предположила,
парадной двери. Когда дверь открылась, а затем захлопнулась, Элизабет
почувствовала, как по всему ее телу прокатывается новая волна холода. Только на
.этот раз это был не свежий вечерний воздух, а холодная испарина от
неослабевающего страха.
Помогите! — попыталась крикнуть она сквозь кляп.
Мужчина продолжал идти по комнате.
Помогите! — снова закричала она.
На сей раз мужчина, должно быть, расслышал ее приглушенные
крики: его тяжелая поступь с каждым приближающимся к ней шагом становилась все
более громкой и угрожающей. И вот он уже оказался там, прямо перед ней, и его
туфли уперлись вплотную в трясущиеся ноги Элизабет.
Она мысленно стала молиться. Сознавая, что это, возможно,
конец, она пыталась укрепить себя в предвидении самого худшего. Поскольку Элизабет
ничего не могла сделать, чтобы остановить его, она надеялась, что похититель
покончит с этим быстро и не станет вначале мучить ее. То есть мучить физически.
Эти последние несколько минут стали для нее такой психической пыткой, которую
было почти невозможно переносить.
В темноте она почувствовала, что его рука приближается к ее
голове. Чтобы задушить? Оглушить до бесчувственности? Или, благодаря какому-то
чуду, снять с нее эти путы?
Перестаньте. Пожалуйста, перестаньте! Я не хочу умирать! —
эти ее приглушенные слова были единственной защитой, доступной Элизабет.
А вот в то, что мужчина сделал дальше. Элизабет просто не могла
поверить. Он осторожно запустил свои толстые короткие пальцы в те волосы, а
потом медленно и методично принялся расплетать косу, пока нежные светлые волосы
не упали ей на плечи. А потом он погладил прядки ее волос и прошептал:
Все хорошо. Я не собираюсь причинять тебе вреда. Все будет
просто замечательно.
Хотя Элизабет и не могла точно определить, чей это голос,
звук его показался ей смутно знакомым. Однако его слова мало чем успокоили ее
страхи. У нее не было никаких оснований доверять ему. Было весьма похоже на то,
что он лгал и что его нежное обращение с ее волосами было в своем роде прелюдией
к насилию. Элизабет жестко сидела на стуле, все ее мышцы напряглись от страха.