– Двух цыплят трехнедельных господину на бульон да пяток взрослых, – прикинула кухарка, вытирая руки о передник, и повернулась к Берту. – Снедать будешь?
Парень кивнул. Райка поставила перед ним тарелку вчерашней пшенной каши, а сама уселась напротив, подперев голову рукой.
– Красавчик, может тебе молочка свежего плеснуть? С вечерней дойки, – подлетела к столу круглолицая молодка со жбаном в руках.
Берт тотчас подставил кружку под тягучую, густую струю, кухарка только головой покачала. Все сливки слила, негодница, да только зря. Берт на сеновал-то с тобой сходит, а вот жениться его сам Вадий не заставит. Если только господин прикажет. Дурные девки, очевидного не видят. Сколько глупых ни гоняй, а им словно намазано!
– Ну, рассказывай. Что там конт? Может, пора и по нему готовить поминальный пир? – с легкой надеждой в голосе поинтересовалась она.
– Вчера пришел в себя, – хмуро сообщил Берт, помешивая деревянной ложкой кашу, в которую щедро плеснул молока. – Все были уверены, что не встанет. Ксен даже красные свечи приготовил, что после погребения старого господина остались.
Кухарки переглянулись и разочарованно вздохнули.
– Жалко старого конта. Неплохой господин был. – Райка осенила себя щепотью Ирия. – Ежели конт Алан помрет, кто хозяином будет?
– Госпожа Храму все отпишет, вот посмотрите, – прошептала одна из женщин. – Она на нашего ксена как на Ирия смотрит. Как господин этого не замечает?
– А может, и замечает, да не вмешивается, – заговорщицки подмигнула та молодка, что налила Берту молока. – Господин наш мужчина видный да силой не обделен, но, говорят, к госпоже только в сильном подпитии ходит.
– Ты не болтай глупостей! – прикрикнула на нее Райка. – Не наше это дело. Берт, расскажи про кира Алана.
– Речь забыл, вообще забыл, – поделился новостями Берт. – Говорить заново учится. Лекарка сказала, что такое бывает, когда кровь дурная в голову ударяет. Как очнулся – долго смотрел по сторонам, словно соображал, где находится. А как жену свою увидел, так сознание и потерял.
– Небось от счастья, – хихикнула одна из кухарок, озорно блеснув глазами. – А ксен что говорит? Не вселился ли в нашего господина дух анчуты? – И она осенила себя щепотью Вадия. Солнце только-только начало подниматься из-за моря, а значит, темный мог еще и нашкодить. В тесто плюнуть али молоко закислить. Лучше и его умаслить. – Неужто ксен ничего не сказал?
– Кусь признала хозяина, – коротко сообщил Берт. Кухарки понятливо кивнули, тау чуяли человека, и, если он становился одержимым, всегда могли распознать. – Господин от еды вчера отказался. Вы бы сегодня приготовили его любимое. Странный он какой-то, как бы беды не было, – пробормотал Берт, и они с Райкой многозначительно переглянулись.
Виктория в это время тоже не спала. Она пыталась справиться с начинающейся депрессией, зная: стоит поддаться хандре и остановиться будет сложно. Лучший способ борьбы с угнетенным состоянием – это злость. Но разозлиться никак не получалось. А вот выть хотелось, и поводов для этого было предостаточно. Во-первых, она почувствовала всю прелесть утренней эрекции, что вызвало у нее когнитивный диссонанс. Сходить в туалет получилось с большим трудом и, что самое ужасное, – она совершенно не знала, что с этим делать! Да и делать ничего не хотелось! Ей было противно дотрагиваться до себя, новое тело вызывало отвращение. А ведь с ним придется жить долгие годы!
Конт Валлид заскрипел зубами и со злостью стукнул кулаками по кровати. Как можно с этим смириться?
Во-вторых, хотелось в туалет по-большому, но она представить себе не могла, как это происходит в новых условиях. Может быть, тоже на соломку?
На бледном лице лежащего на подушках мужчины появилась гримаса отвращения.
Лучше потерпеть, а там ведро потребовать. Ведра у них есть?
В-третьих, жутко чесалась грязная голова, а еще она обнаружила на себе блоху, и это усугубило и без того отвратительное настроение. Ну и в-четвертых, бок был горячим, рана пульсировала и болела. Все это и множество других «мелочей» – незнание языка, грязная постель, волосатое мужское тело, отсутствие элементарных удобств и жена в придачу – не располагало к веселью. Виктория попыталась иронизировать, но вся ее ирония сводилась к банальной матерщине. Чем она с наслаждением и занималась последние полчаса, мечась на подушках.
Курить хотелось невыносимо. А говорят, это привычка организма. Да ничего подобного! Этот организм никогда не знал никотина, но память услужливо подбрасывала воспоминания, отчего легкие словно наполнялись дымом. Черт! Она ведь бросила курить лет пять назад, когда увидела у младшего пачку сигарет. Тогда они и бросали, вместе. Как там ее мальчишки? Хорошо, что все уже взрослые, самостоятельные люди. Грустят, наверное. И она никогда не увидит, как растут ее внуки. Мужа жалко. За двадцать семь лет совместной жизни они научились понимать друг друга без слов и, хотя любовь уже перешла на совершенно другой уровень, ему будет труднее всех. На первых порах, конечно, поможет Леночка, она крестная их детей и близкий друг семьи. Было бы здорово, если бы они сошлись, тогда за мужа можно было бы не волноваться.
Мужчина на мгновение замер, из темно-серых глаз покатились слезинки, он поднял руку и резким движением смахнул их с лица…
Не время! Если об этом думать, она вообще расклеится. Не сейчас! Все у ее мальчиков хорошо! Они с мужем вырастили настоящих мужчин. Не пропадут!
Конт Валлид осторожно сел, опираясь спиной на большую подушку, прижатую к шершавой стене. Стало жарко, мужчина резким движением откинул меховое одеяло.
Лучше бы она этого не делала! Глаза тут же нашли неоспоримое доказательство принадлежности к другому полу!
Из горла конта вырвался свистящий звук, похожий на шипение испорченного радио. Рука непроизвольно дернулась в поисках тяжелого предмета, которым можно было бы запустить в стену. Хотелось орать, бить посуду и искать виновных. В голове крутилась единственная мрачная мысль. Плюнуть на все, отказаться от еды, дать ране воспалиться, получить заражение крови и умереть второй раз. А уж там… в загробном мире отыграться за то унижение, которому ее подвергли высшие силы! Это было заманчиво, но где гарантия, что в отместку ее не засунут в тело какого-нибудь хорька? Да и вернуться хотелось «со щитом», чтобы утереть нос всем этим бессмертным существам. Виктория протянула руку к лежащим на табурете листам плотной бумаги. Тут же стояли стаканчик с новыми перьями и плошка с чернилами. Она макнула перо в синюю жидкость и задумалась. Было немного страшновато: вдруг эта подаренная жизнь последняя? Вдруг больше она никогда не ощутит тяжести рук, боли в боку, холода и жара? Она вздохнула. Большие, корявые, дрожащие буквы русского алфавита легли на плотную бумагу. Виктория скептически глянула на написанное. Рука слушалась плохо, она не помнила, как выводить знакомые буквы. Даже этому приходилось учиться заново. «Лучше жить, чем просто сдохнуть. Дышать, совершать безумные поступки, не боясь умереть, потому что теперь я точно знаю, что смерть – это еще не конец. Но как же там скучно!»