Последний бебрик - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Сергиевская cтр.№ 17

— Давно, — сказал Май, неловко вытянув ногу и случайно зацепив стул у дверцы шкафа; дверца вновь открылась, и шланг шлепнулся на пол.

Кокошина яростно запихала его обратно и сказала с нажимом:

— Увидишь Шмухлярова, скажи, что долг отдам через неделю.

— Так вы сами ему скажите по телефону, — невозмутимо посоветовал Май; он вовсе не собирался к Шмухлярову.

Кокошина разразилась выразительной пантомимой, объясняющей, что Лидочка может подслушать телефонный разговор и устроить Толику скандал за то, что его мать занимает деньги, а отдавать рано или поздно придется ему, сыну.

— Не могу даже из дома выйти, с людьми встретиться! — ненавидяще прошипела Кокошина.

— Почему? — не понял Май.

— Обратно не пустят! Новый замок врежут! — тонко воскликнула Софья Львовна, уколов его взглядом.

Май закачался от неловкости; кульки с пшеном, казалось, ползали под ним. Софья Львовна все говорила, часто взмахивая короткими ручками — жаловалась.

— …надо иметь много денег! Очень, очень много денег! — поймал конец тирады очнувшийся Май.

— Много денег, конечно, хорошо, но… — Май замолк, чувствуя, что начинает лицемерить.

— Что но?! — взвилась Кокошина. — Ты хочешь сказать, что есть ценности превыше денег? Это раньше были другие ценности, милый мой! — Она машинально облокотилась о тумбу, в которой был спрятан партбилет.

— Отпустите меня! — тихо взвыл Май, приминая задом особо наглый кулек.

Но Софья Львовна, похоже, была невменяема:

— Не смыкая глаз, Семен, пашу в своем возрасте, редактирую всякую хрень, чтобы независимость сохранить от этой… — она кивнула на стену, — от проститутки этой! Гонорары в срок не выплачивают, говнюки! Дуплицкий из «Науки» вообще не заплатил, а я ему когда-то рекомендацию в партию давала!

Софья Львовна стихла, вонзив взгляд в зрителя: проверяла, как он отнесся к слову «партия». Май потупился в горчайшем смущении. Он ненавидел Кокошину, потому что она заставляла его сострадать, платить болью сердца за техничную расчетливую актерскую игру. Так делает опытная актриса, исполняющая одну и ту же роль многие годы. Зритель знает все приемы актрисы, все ужимки, все штампы, но послушно плачет в нужных местах.

Маю все сильнее хотелось предложить Кокошиной деньги, чтобы прекратить надоевший бенефис. Но, увы, Май не мог нарушить конспирацию!

— Ждет! — сообщила Кокошина, многозначительно кивнув на стену.

— Чего? — не понял Май и глупо брякнул наугад: — Ждет, когда вам пенсию принесут, что ли?

Софья Львовна зверски скривилась и, сложив руки крестом на груди, свистяще сказала:

— Не пенсию, а когда я в райские кущи переселюсь. Захапать квартиру хочет в тако-о-м доме-е!!

— В райские кущи? — надрывно переспросил Май, тут же вспомнив Анаэля.

Кокошина восприняла реплику, как намек на то, что работникам КГБ в райские кущи путь заказан, и затянула опостылевшую песнь:

— Мне здесь квартиру вообще случайно дали! А теперь и вовсе отобрать могут!

— Ну, чего же вы тогда волнуетесь? Этой вашей, которая ждет, ничего и не достанется, — подхватил Май, утрамбовывая задом кульки.

— А мой сын?! — простонала Кокошина, обняв аквариум. — Я люблю своего сына!

— Как же сына не любить, — заметил Май с чувством. — Было бы даже странно.

— Эта… — Софья Львовна кивнула на стену, — терзает его! Он мог бы и без нее книги писать!

— Кто же спорит? Дело-то нехитрое, — вздохнул Май.

— Ну, знаешь, это тебе не корзинки плести! — оскорбилась писательница и тут же заюлила: — Я вовсе не тебя имела в виду, Семен, и не твою жену! Она, кстати, красавица! Я просто так про корзинки сказала, это была… метафора. Ты ведь не обиделся?

Май не обиделся; он оторопел, поняв, что, оказывается, давно презираем за свою пусть дурацкую, но честную жизнь. В растерянности он уставился на Кокошину желтыми прозрачными глазами, и она с завистью отметила, как молодо он выглядит, несмотря на возраст и всевозможные лишения. Из шкафа вновь выпал шланг, на сей раз вовремя — скрасив глупостью быта неловкость паузы. Кокошина аккуратно водворила его на место, возлегла на подушки и мученически изрекла:

— Я живу…

— …под собою не чуя страны, — усмехнувшись, перебил Май; он решил разозлить Софью Львовну, чтобы она его прогнала наконец.

Но Кокошиной было все равно, что он говорит. Ей важно было говорить самой, вдохновляясь живой реакцией зрителя. И Май услышал сумбурный, дикий рассказ про то, как из костей бедняков после смерти вытачивают какие-то сувениры. Богачи же откупаются от этой участи при жизни. Впрочем, их и хоронят прелестно — на комфортабельных, хорошо охраняемых кладбищах, в дивных несгораемых гробах…

— А ты говоришь: зачем деньги!

— Я уже так не говорю, — скорбно отозвался Май, вспомнив, что слышал ночью от Тита Глодова нечто подобное о мертвецах. — Кто рассказал вам эту гадость? — подозрительно спросил он.

— Мамаша Шмухлярова по телефону. Она знает все. Мимо Шмухлярова сейчас пойдешь, загляни к нему.

— Я не собирался мимо него идти, — уныло воспротивился Май.

Кокошина, не обращая внимания, агрессивно прошептала:

— Скажешь ему: старуха подождать просит, когда Дуплицкий ей заплатит!

— Дуплицкий — сволочь! — обозлился Май, чувствуя, как жалость к прежде могущественной Софье Львовне залепила комом горло. — Сколько вы сил угробили на этого осла! Вы же его грамоте учили!

— «Аплодисменты» с двумя «д» писал! — жадно подхватила Кокошина, упиваясь сочувствием зрителя; это была ее единственная радость в теперешней жизни.

Маю было непереносимо слышать и видеть все это. «Довела-таки, добилась своего!» — подумал он, досадуя на себя за подступающие слезы. Он отвернулся, чтобы скрыть их, но Софья Львовна успела поймать гримасу сострадания и тотчас вдохновилась на новую эскападу. Она с невероятной прытью нагнулась, испугав Мая, — он подумал, что даме плохо. Как бы не так! Софья Львовна пошарила под кушеткой, вытащила театральную сумочку в серебряных блестках, извлекла помаду и щедро намазала поблекшие за время беседы губы, смотрясь в аквариум, как в зеркало. Мая вновь передернуло от ядовито-лилового цвета, и он встал, решив уйти. Пшено посыпалось из прорванного пакета на пол тихой струйкой. Кокошина вдруг помрачнела, но вовсе не из-за испорченного продукта: ей почудилось, что Май, глядя на нее, вспомнил об умершей матери.

Софья Львовна не могла примириться с тем, что и ей придется умереть. Главное, она не понимала, кто именно устроит такую пакость, кто виновен в том, что жизнь у нее будет отнята?! Насколько понятнее была ситуация с квартирой; здесь враг был налицо — по твердому убеждению Кокошиной, квартиру собиралась отнять новая власть. А жизнь — кто? Бог? Черт?.. От этих безысходных мыслей ненависть всякий раз переполняла Кокошину, и она начинала бодриться, словно желая обмануть того, кто отнимает у людей жизни: гляди, мол, как я еще сильна духом, моложава, я еще здесь пригожусь!.. Вот и сейчас Софья Львовна ребячливо спрыгнула с кушетки, чтобы проводить Мая.