Лестница Якова - читать онлайн книгу. Автор: Людмила Улицкая cтр.№ 46

Страница

Тридцать первого августа вечером Нора усадила Юрика в ванну, он долго плескался и играл в теплой воде, а потом Нора, напряженная и готовая к скандалу, сказала твердо и горестно:

– А теперь надо постричь ногти.

Юрик сжал кулачки. Нора пыталась их разжать. Юрик в нее плюнул. Она потеряла контроль. Вытащила визжащего ребенка из воды, зажала его левую руку подмышкой и с превеликим трудом состригла кое-как ногти. Оба орали. Он – “Не хочу! Не хочу!” Она – “Надо! Надо!”

Когда она заломила правую руку, его сопротивление немного ослабело. Операция вполне удалась. Поначалу у Норы даже возникло чувство вроде торжества победы. Юрик же, бледный и мокрый, сжав кулаки, вышел из ванной и сгорбленно, медленно ушел в свою комнату. И тут Нора ощутила ужас потери – никогда больше не будет у них прежних отношений: он не простит ей насилия!

Ее минутное торжество – кучка ногтевых срезков, собранная с пола, – означало ее полное поражение. Она положила перед собой этот ничтожный мусор и заплакала. Ей хотелось немедленно обнять малыша, попросить прощения, но она боялась войти в его комнату. Выкурила сигарету. Так плохо, кажется, ей никогда не было. Легла на пол на спину, раскинув руки крестом, выдохнула: Господи, помоги мне! Я сделала что-то ужасное! Что мне делать? Помоги!

Потом встала, улыбнулась. “С ума схожу… Такого со мной еще не было”. Выкурила еще одну сигарету и отворила дверь в Юрикову комнату. Он лежал на полосатом коврике посреди комнаты, точно как она лежала несколько минут назад – раскинув руки крестом, маленький, голый, очень белый в сумеречном свете. Нора села рядом, он, казалось, даже не заметил ее присутствия.

– Юрик, прости меня.

– Ты мне жизнь искривила, – тихо сказал он, и Нора поняла, что он прав. И сказать ей было нечего.

– Прости меня.

– Нора, я тебя больше не люблю, – сказал тихо и взросло.

Нет, нет. Мы не на равных. Мне тридцать девять, а ему семь. Я за это отвечаю. Что делать?

– А что мне делать? Я-то тебя люблю.

– Не знаю.

– Ну, хорошо. Значит, мы теперь так будем жить: я тебя люблю навсегда. Я тебя люблю больше всех на свете. А ты меня не любишь. Все равно ты мой сын, а я твоя мама.

“В прошлом году он спросил меня: «Нора, а когда ты меня родила?»

«Ночью», – я ответила.

«Мамочка, прости, я тебя разбудил…»

И еще: «Когда я был в твоем животе, мне очень хотелось петь» – «А почему же ты не пел?» – «А там было тесно, и ничего не было, ни посуды, ничего… но было хорошо…»”

– Я от тебя уйду… – не поворачивая головы, сказал мальчик.

Нора взяла себя в руки.

– Уйдешь, конечно. Все дети уходят, когда вырастают. Но еще долго мы будем жить вместе.

– Вообще-то я уже не хочу.

– Ладно. Это мы потом решим. А сейчас я сварю тебе заварной крем.

– Подлизываешься?

– Ага. Вот полотенце, ты вытирайся сам как следует. А я пойду крем варить.

Потом Юрик съел заварной крем, теплый, не успевший остыть и не такой вкусный, как обычно. Оба успели остыть – и Нора, и Юрик – и спать он пришел к ней в большую постель, как во время болезни. Они обнимались, Нора целовала его не совсем просохшие волосы – они были такие густые, что всегда долго сохли. А потом, уже засыпая, он сказал:

– Нора, а в приятности есть предел. А дальше ужасно неприятно. Сначала очень-очень приятно, но когда очень-очень, то попадаешь из рая в ад.

“Откуда знает?” – изумилась Нора. Не может он этого знать…

Наутро все было как будто забыто – в новой синей форме, светловолосый, головастый, с букетом астр, он смешался в школьной толпе с такими же семилетками. Нора разглядывала их с большим интересом: неужели в каждом из них, как в Юрике, сидит затаенный мудрец, который знает такое, о чем взрослые люди забывают…

КИЕВ – МОСКВА

6 сентября 1912

Милая моя жена! Сокровище мое! Вместо ласковых слов, которых множество накопилось после нашего расставания, изливаю душу. Быть вместе – естественное для нас правильное положение. Наблюдения за семейными людьми, моими родителями, родственниками, знакомыми всегда меня удручали. Но наши отношения лежат вне всего того бытового сора, мелких ссор, взаимного раздражения, которые мне так неприятны. У нас с тобой все иначе, такой мелочности быть не может. Но никогда еще судьба не ставила меня перед таким трудным выбором, который мне предстоит сделать, но без твоего слова я не могу ничего сделать. От этого зависит наше будущее.

Ты, может быть, не знаешь, что Киевский Коммерческий институт для России учебное заведение оригинальное, весьма передовое. Когда он создавался шесть лет тому назад как высшие коммерческие курсы, здесь не предусматривалась процентная норма и привело это к тому, что сейчас около 60 % учащихся евреи. При этом существенно, что еврейское коммерческое сообщество Киева дает большие деньги на содержание института, почему начальство и соглашалось обучать еврейскую молодежь. Этот очерк истории касается и меня лично, потому что и я один из этих 60 %. Словом, с этого года этот недочет в уставе поправили и ввели обычную для всех учебных заведений квоту, то есть среди слушателей будет не более 5 % евреев. Евреям предлагается на выбор – переходить либо в христианскую веру, либо в вольнослушатели. По прошлому году я вышел первым по своему отделению, переходить мне в вольнослушатели, ходить на лекции и ждать, не освободится ли место, и конкурировать за него с такими же как я еврейскими студентами, унизительно. Особенно обидно теперь, когда я имею хорошие шансы получить по окончании звание канидидата коммерции. Я имел предварительный разговор с профессором Погорельским о преподавательской работе, которая меня привлекает гораздо более, чем практическая деятельность, о которой мой папа мечтает. Вопрос о крещении еще более унизительный. Мы с тобой не раз касались этой темы – живя в православной стране, окруженные ее культурой, мы Православие полюбили, сочувствуем ему. О моем религиозном минимуме я говорил – заповеди, данные Моисеем, основоположная часть христианства. Образ Христа вызывает сочувствие еще большее, это один из самых привлекательных героев истории, культуры. Но я не верю в его Божественное происхождение. Сын Человеческий – говорил он про себя. Как и все мы, все прочие люди, иудеи в первую очередь, и через них все, воспринявшие в той или иной форме Завет. Это предложение креститься для меня еще более унизительно, чем переписаться добровольно из студентов в вольнослушатели. Рассуждения философские и религиозные вообще отставляем в сторону, я сам для себя многие мировоззренческие вопросы не решил, но никакая религия, ни иудейская, ни христианская, ни китайская не играют важной роли в этом строительстве. А здесь – насильственная манипуляция. Что же до моего отношения – я нахожусь скорее на позициях агностицизма. Хотя понятия эти – гностицизм и агностицизм – несколько спутаны, одно нельзя противопоставлять другому. Если гностики считают, что мир до конца познаваем, а агностики – что мир до конца непознаваем, то я выберу себе в качестве Бога собственно Гнозис и все противоречие снимается. Это значит, что всю жизнь я готов идти к познанию, без надежды на то, что полного познания достичь возможно. Конечно, расуждения эти гораздо выше той практической задачи, которая стоит передо мной, но я не могу не принять их в рассуждение. И платой за обучение, пусть даже в области столь практической, которой я сейчас занимаюсь, не может быть предлагаемый компромисс. Я свое решение принял – из института сейчас я отчисляюсь. Написал о своем решении Генриху. Мнение старшего брата мне в этом случае гораздо важнее, чем мнение отца. Но ответ от него придет не скоро, а решение я уже принял. Не знаю, поддержит ли он меня. Но у нас разное материальное положение… В этом году в Швейцарию отправили младшую сестру Генриха Анюту, она учится в Цюрихе в медицинской школе. О германском университете я и мечтать не могу…

Страница