Скрипников пожал плечами. Усталость от съемок в кино – она другая, чем при работе в театре. Вот театр, да, выпивает, высасывает тебя до последней капли. В свете прожекторов зал не виден, только чувствуется, что он там есть, сгусток людской энергии, напряженное внимание. От зала ждешь отдачи, реакции – и если там, за пеленой света, все мертво, то и сцена с бутафорскими декорациями, и собственные фразы кажутся жалкими, беспомощными. Но если зал начинает жить пьесой, если это случается, то тогда мгновенно появляется все: невероятное счастье, колоссальное вдохновение, никакой игры, начинаешь тоже жить в роли, и слова драматурга становятся твоими мыслями, твоим дыханием, всей кожей, плотью, кровью… В кино нет и не может быть ни такого напряжения, ни такого накала, ни такого опустошения. Это как секс с проституткой: вроде бы все как надо, только механически, невкусно, и мозг не отключается, все время в напряжении, как бы девочка ничего не прихватила, не подсыпала, только бы презерватив не порвался. Усталость от сегодняшнего дня физическая – день на морозе, много дублей, напряженные сцены в плане динамики действия. Эмоционально же эта роль вообще прошла мимо, не тронула, не зацепила.
– Я даже сейчас не сразу вспомнил, как зовут моего героя, – пробормотал Вася и вдруг машинально отпрянул назад: показалось, что вот-вот малолитражка впечатается в бампер резко притормозившего грузовика.
– Не бойся, все под контролем, – нервно рассмеялась Виолетта, проводя ладонью по лбу. – Я сама перепугалась, если честно. Вась, мне надо в супермаркет заехать. Может, ты меня в машине подождешь? Мне кажется, если вдруг мы наткнемся на журналистов…
– Я иду с тобой, – перебил Скрипников и махнул рукой: – Давай, заезжай на парковку, там как раз место освобождается. Пошли они, эти журналисты! Ненавижу! Увидят они нас или нет – не важно. Захотят грязью облить – все равно обольют. Я уже на эти статейки не реагирую, достали. Из-за каждого идиота расстраиваться – никаких нервов не хватит!
Он почти не запомнил тот поход в супермаркет.
Вроде бы Виола интересовалась, что приготовить на ужин, брала с полок какие-то продукты.
Все его мысли были только о Лене. Не верилось, что ее больше нет. Да не может ее не быть – ведь любовь к ней до сих пор разъедает сердце. И еще – страх.
Тот колдун…Что именно он сделал? Вроде бы ему было сказано: девушку надо приворожить. Но в рекламном объявлении того мужчины было написано прямым текстом: черная магия. Насколько это может быть опасно? Есть ли у подобных людей реальные возможности причинить зло?
– Разрешите, я пройду!
Мимо протиснулся какой-то полный мужчина, и Вася с удивлением увидел стоявшую рядом Виолу, тележку, набитую продуктами.
– Позволь мне расплатиться, – спохватился он и полез в портмоне за пластиковой картой.
– Это лишнее, – улыбнулась Виола, но Скрипников уже протянул кассиру карточку, набрал код.
Улететь в свои мысли, дожидаясь чека, он не успел.
– Извините, но на вашей карте нет средств, – кассирша захлопала глазами. – Вы – Скрипников?! Я вас по телевизору недавно видела!
Он машинально кивнул, потом беспомощно оглянулся на Виолу:
– Ничего не понимаю. Мне недавно перечислили гонорар, там было около двадцати тысяч долларов.
– Нет проблем, – Виола достала из кошелька купюры. – У нас сегодня был тяжелый день, все что угодно можно забыть.
Но он ничего не забыл и не перепутал!
Деньги на карте были. Только они исчезли после визита к колдуну. А что еще натворил этот мужичок с неприметной внешностью и усыпляющим голосом?
После звонка в банк Васе стало еще хуже.
– Вы сняли все имеющиеся на карте деньги 29 декабря в 12 часов 4 минуты, – сообщила оператор…
* * *
– Мать, ну когда же ты прекратишь играть в следователя? Ты меня поражаешь! Взрослый ведь человек. Ребенок у тебя растет. Где твоя голова? Что ж ты как дура в каждую щель норовишь нос сунуть? Давно не получала за свою самодеятельность? Экстрима захотелось?
Лика Вронская грустно вздохнула. Никакого экстрима. После первого съемочного дня хочется только одного: придать телу горизонтальное положение, и чтобы никто не кантовал. Трещит голова, в ушах все еще звучат реплики актеров, перед глазами прыгают кадры. Эти несколько мониторов, на которые передается изображение для режиссера, – натуральная пытка. С органами зрения и мозгом происходит что-то явно аномальное. К тому же после обеда пришлось здорово повозиться с текстом. Вроде бы в ходе работы над сценарием ей казалось, что диалоги лаконичны и просты. Откуда в них взялось столько причастных и деепричастных оборотов?! Актерам было действительно неудобно произносить множество предложений, приходилось кромсать, подчищать, упрощать, переформулировать…
Ну да, можно плюнуть на все, добраться до дома, завалиться на диван. У нее есть полное право так поступить. И это было бы на самом деле очень разумно – завтра опять предстоит пилить на съемочную площадку, так что надо набраться сил и отдохнуть.
Но как же совесть? Получить странную информацию – и не сделать ничего для того, чтобы ее проверить? И это зная о том, что тип, занимающийся расследованием убийства Лены Поляковой, имеет прозвище Костик – Прикрой Дело! Да не будет с учетом этих обстоятельств никакого отдыха. Мерзко ведь чувствовать себя мышью под веником, которая забилась в убежище, сидит в тепле – и плевать хотела на все остальное!
– Володя, послушай, вот именно потому, что мы такие взрослые и мудрые, давай не будем ругаться. Выполни мою просьбу, – умоляюще сказала Вронская. – У меня есть номер телефона Виолетты Орловой. Я к ней подошла, сказала, что не только книги пишу, но и статьи. Попросила об интервью, она и дала мне свой номер. Короче, есть ее телефон. Я запомнила время, когда ей был сделан звонок. Просто напиши запрос в сотовую компанию, чтобы они установили того абонента, с которым Виола тогда разговаривала.
– И в качестве кого мне делать такой запрос?! Я что, занимаюсь расследованием этого дела?
– Седов, не дури мне голову! – взвилась Лика. – Вот только не надо лекций о процессуальных нормах! Тот, кто хочет что-то сделать, – ищет способ, чтобы это сделать. А кто не хочет – ищет объяснения и повод, чтобы отказаться что-либо предпринять.
– Хорошо. Допустим, у тебя появится номер собеседника Орловой. Что ты сделаешь потом? Позвонишь этому нехорошему дяденьке или тетеньке и прочитаешь лекцию о том, что убивать нельзя? Объясни мне смысл твоих действий! И их последствий, о которых ты, как всегда, не думаешь.
Лика поморщилась:
– Ладно, проехали. Мне казалось, мы с тобой на одной волне. Ошиблась. Все, не парься, не было никакой просьбы.
– Не бросай трубку! – рявкнул Седов.
– Не бросаю.
– Этим должен заниматься следователь.
– Следователь под кодовым названием «Прикрой Дело»? Он этим действительно будет заниматься? – ехидно уточнила Вронская, машинально наблюдая за хлопьями медленно падающего снега. Из теплой машинки смотреть на легкую метель было даже приятно.