Уроки атеизма - читать онлайн книгу. Автор: Александр Невзоров cтр.№ 51

В частности, могу рассказать про историю Рублёвской иконы и о роли доцентов в создании национального символа. Все было очень смешно. Понятно, что когда-то «Троицу» Рублёва упомянул Стоглавый собор, а это равносильно тому, как если бы XXII съезд КПСС отметил лучший роман о сталеварах – мол, вот так и надо писать. Потом Николай Михайлович Карамзин в V томе вспоминает этого Андрея Рублёва, и сразу же друзья и поклонники Карамзина, то есть Алексей Иванович Мусин-Пушкин и еще несколько человек, объявляют Рублёва невероятным гением, а его работы абсолютным совершенством древнерусского искусства.

Этим энтузиазмом заражается историк Николай Дмитриевич Иванчин-Писарев, который находит эту икону – а ее не надо долго искать, она висела в Троице-Сергиевой лавре – и тоже заходится перед ней в восторженных, совершенно невероятных словоизлияниях: что это и есть совершенство, это и есть полное великолепие, это и есть наше настоящее, национальное, древнее, великое искусство. Ему удается воодушевить своим восторгом и славянофилов, и Николая I, и все начинают восхищаться «Троицей» Рублёва или тем, что они принимают за «Троицу» Рублёва.

Проходит еще какое-то время, а дальше случается вот что. Во-первых, братья Михаил Иванович и Василий Иванович Успенские выпускают книгу «Заметки о древнерусском иконописании», в которой Рублёв уже прямо преподносится как гений, а «Троица» как шедевр. Затем появляется «Словарь русских художников» за авторством Николая Петровича Собко, в котором утверждается то же самое. И, наконец, слава «Троицы» становится настолько велика, что государство в лице Археографической комиссии и иконописца Василия Павловича Гурьянова решает совершить государственную реставрацию этой иконы.

Икону снимают, и тут выясняется феноменальный и очень пикантный факт. Оказывается, Мусин-Пушкин, Иванчин-Писарев, Николай I, Собко и Успенские видели пять совершенно разных изображений. Просто к этим изображениям была приделана такая табличка – «шедевр», и они послушно следовали этой табличке. Дело в том, что икона постоянно подвергалась поновлению, и только за XIX век ее поновили три или четыре раза, то есть все эти люди видели совершенно разные изображения.

Что такое поновление? Это значит, пришел иконописец, какой-нибудь Ивашка Малышев, смотрит – лики стали темненькие и не видны. Действительно, икона живет в химически агрессивной среде: всякие поцелуи старушек, брызги свечного воска, масла, перепады температур, сырость и т. д. Так вот, лики темные, одежек не видно – давайте это все красиво раскрасим. И красиво раскрашивали.

Когда же за икону взялся Гурьянов, он начал снимать слои и понял, что на самом деле хвалили совсем не древнерусскую живопись. На самом деле хвалили очень примитивное письмо наподобие палехского, которое никакого отношения к так называемому искусству не имеет. Но в то время еще не умели делать нормальную реставрацию, и Гурьянов просто еще раз записал эту «Троицу» сверху.

И только в 1926 году большевики предприняли серьезную реставрацию шедевра. Они сняли все слои к чертовой матери и получили то, что мы имеем сегодня. То есть вот это неизвестно что с линялыми крыльями, с сосисковидными пальцами без суставов, с непонятными анатомическими параметрами рук, с одутловатыми, очень схематично нарисованными дамскими физиономиями и кривой чашкой на столе.

Но деваться было уже некуда. Уже слава шедевра была прописана везде – во всех учебниках. По поводу кривой чашки доценты от искусствоведения тоже долго бодались, объясняли, мол, необыкновенный магический смысл, мистика. Но я подозреваю, что все проще и великий художник земли Русской Андрей Рублёв рисовать не умел. Должно быть, если бы его попросили изобразить, предположим, бутылку, трубку с дымом, скелет тираннозавра или сеятеля, результат был бы точно таким же, как у Остапа Бендера на известном агитационном пароходе. И не потому, что Рублёв был плохой или неталантливый, это вообще не обсуждается. Мы об этом уже говорили – он раскрашивал, он ничего больше не делал, ему ничего больше не разрешалось. Единственная новация в «Троице» по сравнению со всеми остальными – это полосочка на гиматии среднего ангела.

Дело в том, что в России в тот момент не было рисовальческих школ. Просто не было в природе, в принципе. В Европе уже творили Джотто и фра Беато Анжелико, а у нас не было ничего. Никто не учился рисовать – это было не нужно. Тем не менее – посмотрите, какова сила доцентов! Теперь действительно все загипнотизированы до такой степени, что «Троица» является национальным шедевром.

Ну и под конец еще один вопросик, который касается наших боданий с «Антропогенезом». Какое-то объединение атеистов сообщило мне о том, что оно меня откуда-то исключило, прерывает со мной дипломатические и всякие другие связи и вообще больше не хочет меня знать.

Знаете, ребята, меня нельзя ниоткуда исключить. Я никогда нигде не состоял – ни в ваших атеистических движениях, ни в каких-нибудь других. Я всегда и только сам по себе; я руководствуюсь только своими интересами и своей выгодой. Никаких других связок у меня нет.

Ну а что касается этих скептиков, которые меня откуда-то уволили, это, конечно, очень, очень печально. Печально, когда маленький скептический торшер объявляет о прекращении своего сотрудничества с электростанцией.

Мне кажется, что полнота ощущения кошмара на данный момент почти предельная. Дикое чувство, что где-то сейчас сидят бородатые обезумевшие черносотенцы и строчат идеологию, то есть правила, по которым нам с вами предстоит думать, чувствовать и жить. Что со всех сторон раздается грохот молотков, который зашибает эти так называемые скрепы, пытаясь ими скрепить гнилую расползающуюся российскую действительность. Что уже появились жестко очерченные темы, на которые нельзя даже думать, не то что свободно разговаривать, типа блокады или чего-нибудь еще в этом духе. То есть ощущение полного кошмара, предельной идеологизированности. И, конечно, в авангарде всего этого, светя бижутерией на брюхах, шагают наши с вами волосатые и бородатые товарищи, которые всех нас хотят учить жить.

Ощущение мрачнейшее. Но, друзья мои, дорогие, хочу вам поднять настроение. Хочу рассказать, как это все закончится. А закончится одной из схем. Смотрите, церковники очень любят обращаться к репрессиям 1918, 1920, 1923 годов, рассказывая, как их мучили, сбрасывали с колоколен, закапывали живьем, расстреливали из пулеметов и стреляли ими из пушек в неизвестном направлении. В этих словах, конечно, 99 % лжи – мы уже выяснили с вами на одном из предыдущих уроков, что на самом деле все они были осуждены не за так называемую веру, а совершенно за другие поступки и факты их биографии. Они очень любят рассказывать об этой кровище, об этом ужасе, но нам следует помнить, что тогда все сословия в России переживали не лучшее время. Убитые, сосланные, изгнанные, закопанные и расстрелянные были везде: в любом классе, в любом слое, в любом сословии. Но более страшные гонения они вспоминать очень не любят. То есть просто категорически отказываются.

А давайте это сделаем сейчас мы и вспомним, как начиная с 1958 года вдруг массово стали закрываться церкви. Это был период так называемых хрущевских гонений. Сорок процентов церквей закрылось, и на их месте, в их помещениях были устроены всякие картофелехранилища, планетарии, спортивные залы; какие-то из этих зданий были взорваны или просто забыты, заброшены и оставлены зарастать бурьяном. Только за 1959 год, если не ошибаюсь, двести иереев и протоиереев сложили с себя сан. Я говорю только о максимально заметных деятелях Русской церкви того времени, но еще примерно две с половиной или три тысячи – разные источники дают разные цифры – всяких там дьяков, дьяконов, пономарей, алтарников, свечниц и прочей храмовой обслуги тоже навсегда покинули церковь. Были ликвидированы целые епархии, в частности, если не ошибаюсь, Сумская, Челябинская и Ульяновская. Это только то, что помню я, наверняка их было гораздо больше. Три четверти монастырей было закрыто. То есть трагедия для Русской церкви была гораздо более масштабной и гораздо более ощутимой, чем то, что происходило в 1920-е – 1930-е годы. Это был действительно полный крах, когда для них вроде бы уже не осталось никакой надежды ни на возрождение, ни на восстановление.