Леди Мантон не смогла сдержать облегченного вздоха, когда трапеза подошла к концу.
– Ну… – заметно приободрившись, начала она, вставая из-за стола. – Завтрак был просто чудесным. Уверена, мистер Аллен, у вас впереди еще много дел. Должно быть, нелегко управлять таким местом, как Викеринг-плейс. У нас же с лордом Бромвичем весьма обширные планы на сегодня, и мне уже не терпится приступить к их исполнению.
– Замечательно, – бросил в ответ мистер Аллен, вытирая уголок рта салфеткой. – Потому что я намерен провести этот день с вами. Я желаю лично наблюдать ваши методы.
Пенелопа едва не взорвалась от негодования. Аллен собрался сидеть с ними весь день? И каких же после этого можно было ожидать успехов?
– Я была бы рада обсудить интересующие вас методы позже, мистер Аллен. Видите ли, мое лечение основано на беседах, которые проводятся с пациентами в индивидуальном порядке, в отсутствие любых третьих лиц. К тому же, я думаю, лорд Бромвич хотел бы, чтобы все, о чем мы с ним разговариваем во время сеансов, оставалось между нами.
Лицо Аллена удлинилось еще больше – если это, конечно, вообще возможно.
– Тем не менее управляющий здесь я, и лорд Бромвич находится под моей опекой. Я ценю, что его семья попросила вас принять участие в его лечении, однако должен настоять на том, чтобы любые беседы проводились исключительно под моим руководством.
– Аллен! – прорычал Габриэль.
– Нет, – прервала его Пенелопа, заметив, как насторожился стоящий на посту Деннингс. – Если вы действительно хотите присутствовать при наших беседах, я буду только рада, – соврала она в надежде, что Аллен утомится довольно скоро и покинет их, чтобы приступить к своим ежедневным обязанностям.
Они втроем устроились в покоях пациента: Пенелопа – на кушетке, Габриэль и мистер Аллен – друг напротив друга. Леди Мантон, одарив бывшего солдата улыбкой, значение которой прочитывалось однозначно: «Смирись. С этим ничего не поделать», откашлялась и прервала затянувшееся молчание:
– Что ж, лорд Бромвич, исходя из нашей вчерашней беседы, я еще больше утверждаюсь в мысли, что ваши приступы берут начало из военного опыта…
– Вы думаете? – бесцеремонно прервал ее Аллен. – У лорда Бромвича мания, леди Мантон. Или вы забыли, в каком состоянии застали его по приезде?
Щеки Пенелопы загорелись от гнева, но она постаралась сдержать эмоции.
– Конечно, я все помню. Однако по прошествии приступа лорд Бромвич пребывает во вполне здравом уме и трезвой памяти.
– Такие перемены свойственны многим безумцам, – холодно заметил мистер Аллен.
– Перемены – возможно. Но в случае с лордом Бромвичем мы наблюдаем не перемены: он адекватен абсолютно все время вне приступа. А приступы, к слову, не такие уж и частые.
– Но вы не врач. И вряд ли можете…
– Довольно, Аллен! – огрызнулся Габриэль, не дав Пенелопе возможности ответить. Леди жестом дала ему понять, что вмешиваться не стоит: она может возразить управляющему сама.
Леди Мантон сдержанно улыбнулась Аллену.
– Да, я не профессионал, однако хорошо знакома с психическими расстройствами – я тщательно изучала их, и с подобными случаями не сталкивалась ни разу. Здесь налицо следующее: жестокое обращение с пациентом ухудшает его состояние. Я ознакомилась с вашими методами лечения, мистер Аллен, и обнаружила среди них весьма болезненные и мучительные. Порезы, ожоги…
– Вполне приемлемые методы лечения душевнобольных, – прищурившись, ответил мистер Аллен.
– Устаревшие и варварские методы.
Управляющий презрительно фыркнул:
– Но даже королю они вполне подходили.
– Которого вовсе не лечили, и в итоге он умер от безумия, – бросила Пенелопа в ответ, за что управляющий смерил ее гневным взором.
Она не хотела верить, что жестокость может быть приемлема в лечении душевнобольных. Она считала, что в этом нет ни капли человечности и уж точно – здравого смысла. Однако Пенелопа сейчас злилась на мистера Аллена и грубила ему не из-за этого. Своими аргументами она лишь старалась скрыть истинную причину негодования: она не могла остаться равнодушной к тому, что управляющий категорически отказывался признать Габриэля не сумасшедшим, а просто страдающим от временного расстройства на почве тяжелых психологических переживаний. Аллен настойчиво утверждал, что Габриэль – безумец, и это исключало всякую возможность для последнего покинуть Викеринг-плейс и вернуться к нормальной жизни.
Все же Пенелопе не следовало так критически воспринимать позицию мистера Аллена. Она сама не знала, что на нее нашло, ведь она всегда была максимально вежлива и учтива в общении с самыми разными людьми. И она прекрасно понимала, что если разозлит Аллена, то вряд ли выиграет спор.
Пенелопа сделала глубокий вдох и сказала:
– Прошу меня извинить. Я понимаю, что мы оба хотим для мистера Бромвича только хорошего. Просто мы по-разному смотрим на то, как следует его лечить. – Следующие слова дались ей с трудом, но все-таки она нашла в себе силы их произнести: – Надеюсь, вы простите меня за то, что я излишне страстно верю в правильность моих методов.
Мистер Аллен, казалось, никак не отреагировал на ее слова: он продолжал сидеть так же неподвижно, и даже выражение его лица ничуть не изменилось.
– Вспышки страсти могут нарушить психическое равновесие, леди Мантон. Это довольно известная причина потери рассудка. Подтверждение тому вы найдете в любом справочнике.
Из-за его ли тона, из-за смысла всей фразы или из-за всего вместе Пенелопа ощутила прилив ярости.
– Да, но в книгах вряд ли можно найти что-то о душевной усталости, возникшей на почве увиденного в ходе долгой войны. А все симптомы недуга лорда Бромвича связаны исключительно с этим, – перевела она тему беседы в более надежное для нее русло.
Габриэль от гнева стиснул зубы и сжал кулаки: его злило, что Пенелопа запретила ему встревать в этот разговор и теперь он никак не может ее защитить от колкостей Аллена. Деннингс насторожился и подошел ближе, пристально осматривая всех беседующих. Сам управляющий сохранял внешнее спокойствие.
Пенелопа же теперь обращалась именно к Габриэлю, так как понимала, что Аллена совершенно не интересуют ее слова:
– Я верю, что все эти симптомы можно значительно смягчить или даже вылечить окончательно, если мы избавимся от ассоциаций, которые связывают их и военное прошлое пациента.
– Что? – спросили в один голос Габриэль и Аллен.
Пенелопа задумалась на несколько секунд, рассуждая, как донести свою мысль более доступно.
– Согласитесь, человеческий разум – вещь очень могущественная и вместе с тем таинственная. Врачи и философы годами спорили, откуда берутся разного рода умственные расстройства и как их лечить. Мне же посчастливилось иметь дело со школой ассоцианизма. Мы полагаем, что все люди рождаются чистыми как белый лист бумаги и каждый случай в нашей жизни оставляет на нем ту или иную запись. А это значит, все пережитое напрямую связано с нашим разумом. Следовательно, любой опыт в человеческом разуме сливается с определенными ассоциациями. И те, в свою очередь, заставляют человека переживать то или иное событие снова и снова при малейшем упоминании чего-либо, будоражащего в памяти событие, с ними связанное.