Если б мы не любили так нежно - читать онлайн книгу. Автор: Овидий Горчаков cтр.№ 98

Бедная Наташа! Несчастная церковь! Именно в эти дни (и ночи) никогда не было на Неглинной свободных лежачих мест! Но так уж заведено в этом лучшем из миров, что глупость одних оказывается прибылью других.

Только рыцарственный Лермонт, подобно Лоту, оставался, любя Наташу, незапятнанным праведником в Содоме и Гоморре.

До поры до времени.

Если потомка Томаса Лермонта больше привлекала изящная словесность, то архитектор Галловей, отдавая дань литературе, тяготел к науке.

Время было захватывающее. Мир был еще мал, но он рос с каждым годом. Уже прибавили к двум «старейшим» континентам — Евразии и Африке еще два материка — Северную и Южную Америку. Еще не были открыты Австралия и Антарктида. Но Гутенберг и его последователи в Италии, Франции, Норвегии, Испании, Англии, Польше уже открыли континент печатных книг. С 1438 года по 1501 год они напечатали почти сорок тысяч названий инкунабул. В XVI веке было издано без малого триста тысяч книг, в XVII — почти миллион названий. В 1564 году появилась и первая русская книга, напечатанная Иваном Федоровым. Еще в ходу были ручные станки сначала с деревянными, затем с медными литерами. Средние тиражи книг не превышали трехсот экземпляров. Самая ходовая книга была, разумеется, Библия, с которой и начал Гутенберг. Великая таилась в этом ирония, ибо книгопечатание, усердно распространяя Библию, одновременно расшатывало христианство, и в первую очередь власть Папы Римского, способствуя победному шествию Реформизма.

Федоров положил начало русскому книгопечатанию оттисками «Деяний апостольских». До конца XVII века на Руси печатались лишь книги на церковнославянском языке. Лермонт и Галловей собирали русские книги. Поспевать за новинками было нетрудно, — выходило в среднем девять названий в год. Волей-неволей приходилось читать иностранные книги.

Европейская наука шла вперед семимильными шагами. Особо выделял Галловей громадные успехи астрономии. Вслед за великим Коперником архитектоникой и зодчеством Вселенной занялись такие мудрецы-звездочеты, как датчанин Тихо де Браге, немец Иоганн Кеплер и итальянец Галилее Галилей. Немногие жители XVII века, знавшие наперечет королей, полководцев, знали, что величайшими их современниками были эти три астронома, доказавшие, казалось бы, простую истину, что не Солнце вертится вокруг Земли, а наоборот.

Прочитав купленную у Макгума книгу матушки Шиптон, как-то вечером дома Лермонт, зная об интересе Галловея к астрономии, показал ему это бесценное пособие Бомелии — астролога Ивана Грозного. Тот небрежно перелистал пергаментные страницы.

— Астрология, — сказал Галловей, — родная сестра астрономии. Еще в древней Халдее, Ассирии, Вавилоне, Египте при фараонах и в Греции в лучшие ее времена этим сестрам служили жрецы. До Коперника все верили, что Земля находится в центре Вселенной, это вполне убедительно доказывал и Птолемей, а раз так, то легко было предположить, что планеты влияют на судьбу людей и даже предопределяют ее. Христиане напрасно вначале боролись с этим языческим учением, противным их идее ответственности за грехи. Ведь если все предопределено на небесах, то никто не виноват в том, что грешит. Но астрология, пользуясь славой своей сестры астрономии, проникла даже во все университеты. И нескоро ее выгонят оттуда, не скоро перестанут верить в свою «счастливую звезду» Государи и князья, хотя польский каноник Коперник неопровержимо установил, что Земля — лишь одна из планет, вращающихся вокруг Солнца. Это поразительно, как медленно просачивается книжная мудрость в действительную жизнь сквозь плотины и шлюзы церковной цензуры.

Коперник, рассказывал Галловей, напечатал свой труд о гелиоцентрическом строении планетной системы лишь в 1543 году, перед самой смертью. Царю Ивану тогда было всего тринадцать лет, но книга Коперника, написанная языком, крайне трудным для понимания, так и не дошла до Москвы. Во всяком случае, Царь продолжал верить плуту и шарлатану Бомелии с его матушкой Шитон. Только в 1597 году вышла «Mysterium Cosmographicum» — книга последователя Коперника Иоганнеса Кеплера, бывшего семинариста, учителя математики, скитальца. Кеплер соединил астрономию с физикой, о чем говорит название его главного труда — «Новая астрономия, основанная на причинности, или Физика неба».

Многому научился Кеплер у астронома и математика Тихо де Браге (Tycho de Brahe). Этот великан для контраста всегда ходил со слугой-карликом. Большой забияка, он подрался на дуэли с другим датским дворянином, поспорив, кто из них двоих лучше разбирается в математике. В этом поединке противник отсек ему нос. Он заменил его серебряным протезом.

— Тихо де Браге скончался в начале века, — сообщил другу Галловей, — а Кеплер и Галилей и сейчас живы. [100] Слышно, что Кеплеру, однако, плохо живется. Чтобы добыть хлеб насущный, великий ученый, продолживший и обосновавший учение Коперника, составляет астрологические гороскопы, торжествуя, когда ему удается правильно предсказать холода или нашествие турок.

Галилей, продолжал Крис, непримиримо отстаивал гелиоцентрическую систему. Во всей своей деятельности он сильно опирался на достижении венецианских оптиков, механиков, ремесленников. Подобно Пифагору, в глубокой древности догадавшемуся, что центром Вселенной является не Земля, а Солнце, и ходившему к кузнецам, чтобы у молота и наковальни раздумывать над небесной гармонией, Галилей черпал вдохновение и поддержку среди людей труда, мастеров своего дела. Он возносился мыслью к звездам, но не терял связи с Землей.

Они вышли в заснеженный сад. Кругом было темным-темно. Под ногами скрипел снег. Перебрехивались арбатские собаки — частенько еще прокрадывались в Москву волки из близких чащоб. Долго глядели шкоты на полную Луну, такую таинственную, недоступную, полную непонятного очарования.

— С детства мерещится мне человеческое лицо на Луне, — признался Лермонт.

— А Галилей построил зрительную трубу и открыл горы на Луне, — сказал Галловей, — плюс к этому четыре спутника у Юпитера и много невидимых для нас с тобой звезд в Млечном Пути…

— Но все эти открытия, — тихо сказал Лермонт, — камня на камне не оставляют от сказок и чудес Библии!

— То-то и оно! — тоже понизил голос Галловей, хотя они говорили по-аглицки и никого вокруг не было. — Когда я прочитал книгу Коперника много лет назад, сказал себе то же самое. Потому-то покойный Папа Павел пятый еще лет пятнадцать запретил ему распространять свое учение. Покойный Папа Григорий пятнадцатый тоже грозил ему тюрьмой, а нынешний — Урбан восьмой — готовит над ним суд инквизиции…

И снова смотрели они, зодчий и рейтар, на бездонное иссиня-черное небо, усеянное таинственными звездами, и на все еще загадочную Луну, чей отсвет мерцал на московских сугробах 1631 года…

— Есть один француз, — сказал Галловей, — молодой еще человек, твой ровесник, и, быть может, величайший ум нашего времени, даже выше Кеплера. Тоже был воином вроде тебя, дрался в нынешней европейской войне. Из Парижа уехал в Голландию, где больше свободы. Философ, физик и математик. Доказывает, что Вселенная бесконечно велика и бесконечно мала. Он против Аристотеля и за Коперника. Это он сказал: «Cogito ergo sum» — «Я мыслю, следовательно, существую…» И: «Я могу сомневаться во всем, но не сомневаюсь в том, что я сомневаюсь…» Душа — это мысль…