Если б мы не любили так нежно - читать онлайн книгу. Автор: Овидий Горчаков cтр.№ 122

«3. Я расположусь станом вокруг тебя и стесню тебя стражею наблюдательною, и воздвигну против тебя укрепления.

4. И будешь унижен, с земли будешь говорить, и глуха будет речь твоя из-под праха, и голос твой будет, как голос чревовещателя, и из-под праха шептать будет речь твоя».

Через полчаса или час на стене раздался пушечный выстрел и в белое поле перед русским станом упало польское ядро с такой надписью: «Исайя, 37, 29». Шеин усмехаясь открыл Библию:

«29. За твою дерзость против Меня и за то, что надменное твое дошло до ушей моих, я вложу кольцо Мое в ноздри твои и удила Мои — в рот твой, и возвращу тебя назад тою же дорогою, которою ты пришел».

— Знают, черти, Писание! — расхохотался Шеин. И приказал всем пушкам армии ударить по крепости.

Шеин вооружил армию диковинными пушками. Особенный ужас наводила на врага русская «сорока», отлитая на Руси в XVI столетии на основе испанского «органа», или «рибодекена». «Сорока» палила из двадцати стволов залпом или последовательно, что для русского уха напоминало стрекот сороки. У «сороки» был один большой недостаток — перезарядка всех стволов занимала слишком много времени. Помимо «сороки» у Шеина были и шестизарядные испанские пушки — эспиньолы. Всеми этими пушками частого боя хорошо было косить наступавшую пехоту врага, а не лупить из них издалека по непробивным стенам крепости, но Шеин и им приказал открыть огонь, чтобы пуще напугать ляхов. Всего у него набралось почти двести пушек, и залп их потряс землю и небо.

Нежданно мощным был ответный залп крепостной артиллерии. Снова дрогнули небеса и поколебалась земная твердь. Пушек у ляхов вроде было поменьше, но не легче оказались они, а тяжелее. Впервые за двадцать с лишним лет обагрилась земля под Смоленском русской кровью.

Неприятно пораженные мощью этого первого вражеского залпа воеводы, стрелецкие головы и пушкари переглянулись тревожно. Эту крепость шапками не закидаешь. А большой наряд — самые тяжелые осадные пушки — голландцы Шеину еще не прислали.

В первой же вылазке ляхов взял лермонтовский шквадрон четырех языков. Трое ляхов молчали до конца, а четвертый, страшась пыток, все рассказал. Чин он имел невысокий, всего-навсего хорунжий, но знал немало. Варшава придает Смоленской крепости первенствующее значение в войне с Московией. Она господствует над обширным краем. Она нагрудная кираса всего польско-литовского войска, сильнейшая застава на Днепре и на больших проезжих дорогах, ведущих из Московии в сердце Польши. Все обходные проселки с севера и юга в непроходимых болотистых лесах заперты засеками, рвами, завалами. У защитников крепости — огромные, небывало великие запасы хлеба, солонины, овса и другого провианта, а также боевого припаса в погребах и укрепленных складах, вдоволь речной и родниковой воды. Все лишние рты вывезены в Могилев и Минск. Построены большие оружейные мастерские. Радиус крепостных пушек намного расширен за счет подвоза из Голландии и от Круппа в Эссене новых могучих орудий большого калибра с громадными ядрами. Гарнизон многочислен, силен, способен на частые вылазки, располагая не только артиллерией, пехотой, но и конницей. Почти за четверть века Речь Посполитая подготовила крепость ко многомесячной обороне. Она, как волнорез, ослабит напор орды московитов и выиграет время для развертывания основных сил. Шляхетство не допустит сдачи Смоленска, вовремя придет на выручку. Речь Посполитая верит, что комендант крепости Смоленск ясновельможный пан Станислав Воеводский не сдаст крепости москалям.

Шеин явно опасался, что эти сведения приведут его помощников в уныние.

— Польская брехня, литовские бредни! — шумел он в своем шатре. — У меня втрое больше сил, чем у крепости.

— Однако не хватает осадных средств, — тихо, но твердо проговорил Лермонт, видя, что все словно воды в рот набрали. — На исходе уже порох и пушечные снаряды.

Несмотря на явный гнев главного воеводы, он дождался, пока тот отпустил всех, и с той же твердостью заявил:

— Михайлу Борисович! Ну к чему нам осаждать эту крепость! Уж больно сильно укрепили ее, увязнем мы в снегах под ее стенами, завьюжит, снегом заметет армию в открытом поле. Польский гарнизон Смоленска во много раз сильнее гарнизона ляхов в Москве, когда ее освобождали Минин и Пожарский. Пока силенка еще имеется, нам надо блокировать Смоленск и уничтожать неприятельские силы, с ходу взяв Могилев, Минск, угрожая Вильне и самой Варшаве. Понимаю, конечно, как дорог тебе Смоленск, знаю, что сердцем ты к нему прикипел…

Он ждал бурной вспышки ярости, даже отставки, а Шеин помял руками лицо и усталым, поникшим голосом произнес:

— Моими, брат, словами говоришь. Верно, все эти годы я днем и ночью мечтал о взятии Смоленска, а когда пошли мы на ляхов войной, понял я, что не в крепости этой дело. Но патриарх, Царь, Собор — все, все хотят, чтобы я отнял у еретиков святые смоленские храмы. У меня, увы, только меч в руках, а в спину мне тычут посохом патриаршим, скипетром царским, перстами боярскими: достань, дескать, нам Смоленск. А помощи пока никакой, все сроки прошли, а обозов из Москвы не видать… Теперь я цепью прикован к этой крепости: не возьму ее — не смогу дальше идти.

Уговаривая Шеина не ввязываться в осаду Смоленска, Лермонт подкреплял свои доводы опытом Роберта Брюса в борьбе с Англией.

— Брюс, наш самый великий король, — говорил он пылко, — всегда избегал ввязываться в битву с превосходящими силами англиян. Он уступал им землю в Шотландии, похожую на выжженную пустыню, и, пока те продвигались по этой пустыне, по бездорожью, в бескормину, обирая нищих, застревая у сильных крепостей, он смело вторгался налегке в богатые уделы англиян, вовремя нанося им могучий удар в мягкое подбрюшье и возвращался обратно с победой и огромным прибытком! И было это более трехсот лет тому назад…

— Может, Брюс твой, — теряя терпение, выпалил Шеин, — и славный был король и воевать умел. Но пусть иноземцы твои не думают, что мы, русские, щи лаптем хлебаем. И мы не пальцем сделаны!

С тяжелым чувством покинул Лермонт Шеина. Наперекор, казалось бы, непреодолимым силам шел этот крупнейший русский военачальник XVII века от военного ремесла, доведенного до совершенства наемными войсками и такими полководцами, как Густав Адольф, к новому военному искусству. Он стремился обогнать свой век, а царский двор втыкал ему палки в колеса. Какую непомерную тяжесть нес на своих плечах этот человек!

Лермонт попытался воздействовать на Шеина через его главного иноземного советника Александра Лесли. Старший полковник только махнул рукой:

— Я сразу же заявил ему после пушечного обмена любезностями, коими мы открыли эту кампанию, что он растратит наши силы на эту крепость и упустит все преимущества, связанные со шляхетской грызней в Сейме вокруг королевской короны. К тому же у меня, извини, свой шкурный интерес: я привел сюда пол-армии, пообещав ей богатые наживы, а какие трофеи сможем мы взять в этом Смоленске. Поляки все отсюда вывезли в ожидании осады. Другое дело, если бы мы с ходу пошли вперед, заблокировав Смоленск, и взяли Могилев, Оршу, Минск! Да куда там! Уперся, как бык. Но у него царский указ: сначала взять Смоленск. Я ему предлагал остаться здесь, а нас отпустить на запад, сами, мол, ушли, без согласия моего, но он ни в какую. И кого он слушает, кому покорился — царьку золотушному. Я понимаю, если бы он королю Густаву подчинялся!.. Всем он взял и Царя бы мог за пояс заткнуть… Нет, не пойму я этих русских, этих московитов!..