«Хорошо, что ты не спрятал в печку...» – говорил ее взгляд, а губы едва удерживали торжествующую улыбку.
– Ничего нет-с... – поднимаясь с колен, заявил жандарм и еще раз для верности пошарил в печке рукой.
Динка посмотрела в лицо офицеру и неожиданно фыркнула.
– Полезайте в трубу! – сострила она. Офицер рассвирепел.
– Выведите девочку в коридор! Обыщите и выведите! – гневно закричал он.
Динка испуганно вскочила. Лицо Кости покрылось серой бледностью.
– Не трогайте ребенка! – строго остановил он подошедшего жандарма и, наклонившись к Динке, сказал: – Сними пальто и выйди в коридор!
Динка, придерживая одной рукой куклу, послушно сняла пальто и пошла к двери.
– Оставьте здесь куклу, – глядя ей вслед, сказал офицер.
– Прекратите наконец издевательство над ребенком! – возмутился Костя. – Я буду жаловаться!
– Я тоже буду жаловаться! Это моя кукла! – отталкивая от себя жандарма, крикнула Динка.
Черные усики офицера задергались.
– Я вынужден буду прибегнуть к насилию! – с угрозой сказал он.
Герасим поспешно обежал стол и, нагнувшись к Динке, испуганно прошептал:
– Позвольте куколку, барышня!.. – Потом, умоляюще взглянув на Костю, добавил: – Господин офицер могут перейти к насилию!
Костя взял у девочки куклу и молча положил ее на стол. Притихшая Динка не сопротивлялась, но глаза ее жадно искали Костиного взгляда, а рука, поймав его руку, крепко сдавила ее. Но Костя не шевельнулся. Взгляд его был прикован к офицеру, который не спеша развернул одеяльце, повертел в руках скомканную кружевную накидку и, подняв вверх куклу, тщательно осматривал ее...
Лицо Кости посветлело; он машинально повернул голову в сторону Динки и, встретив ее смеющийся взгляд, удивленно поднял брови...
Девочку вывели в коридор. Герасим вынес ей стул и тихо сказал:
– Подремлите пока, барышня...
Обыск длился долго... Динка сидела и слушала, как звенит в кухне посуда, грохочут кастрюли, хлопают дверцы плиты...
Огромная тяжесть навалилась вдруг на ее плечи, глаза смыкались... Она очнулась, когда рядом с ее стулом раздался голос Кости:
– Герасим, возьмите девочку к себе и первым утренним пароходом поезжайте на дачу.
Динка вскочила. Костю уводили... Она поняла и с криком вцепилась в него:
– Костя! Костя! Куда ты?
Костя крепко прижал ее к себе:
– Я завтра приеду к вам на дачу. Ступай к дяде Герасиму и ложись спать. Расскажи маме все, что здесь было, – тихо шепнул он, прижимаясь к ее щеке, и еще тише добавил: – Спасибо, умница...
Динка сдержала готовые брызнуть слезы: политические не плачут, они держатся гордо и независимо... как мама, как Костя...
– Возвращайся скорей, Костя, – сказала она шепотом, разжимая руки.
Костю увели... На дворе зацокали копыта лошади. Дворник Герасим запер все двери и, гремя связкой ключей, подошел к девочке.
– Пойдемте, барышня... чайком вас напою, уложу спать, а завтра к мамаше поедем... – ласково сказал он.
– Нет-нет! – решительно запротестовала Динка. – Я буду ночевать здесь. Я ничего не боюсь! Дайте мне мой ключ, и я сама завтра поеду к маме! Спасибо, дядя Герасим!
Она была уверена, что где-то неподалеку бродит вокруг дома Ленька. Может быть, он притаился в сарайчике и ждет, когда все уйдут...
– Я ни за что не пойду... я не боюсь, – повторила девочка. Дворник открыл парадную дверь и выглянул во двор.
– Пойдемте, барышня... Глубокая ночь на дворе. Ночи теперь длинные, осенние... Забоитесь одна в пустой квартире, ась?..
Но Динка не пошла. Герасим удрученно развел руками и, отдав ей ключ от черного хода, предупредил:
– Запирайтесь хорошо!.. Вот тут и крючочек! Да с огнем-то поаккуратней... Ложитесь вот на диванчик и загасите свечу. А то, не ровен час, пожар...
Для успокоения Герасима Динка улеглась на диване и потушила свечу.
Дворник вышел и, постояв на крыльце, направился к себе в дворницкую. А Динка снова зажгла свечу и, поставив ее в коридоре на пол, села под дверью черного хода. Она ждала Леньку... Но Ленька был далеко...
Глава 63
Ленька Бублик
Ленька сидел на корме парохода, туго запахнув свой пиджак и подозрительно оглядывая едущих людей. Рубашки на мальчике не было, и неудобный тяжелый предмет, который он прятал за пазухой, прижимался к его голой груди, упираясь холодным дулом в сердце.
«Интересно, взведен у него курок или не взведен? – с опаской думал Ленька, боясь лишний раз пошевелиться. – Ведь револьвер небось Меркурия этого... Заряженный... Ну как стрельнет?»
Ленька поднял голову. Прямо над ним золотыми точками рассыпались по небу звезды; разбегаясь к берегу широкими волнами, река отражала огни парохода, ветер освежал лицо и трепал волосы... Ленька снова подумал о револьвере. Спущен у него курок или нет? Мальчику не терпелось вытащить его из-за пазухи и хорошенько осмотреть, но он преодолел это желание и стал думать о другом.
«Может, был обыск, а может, не был. Все равно Макаку выручать нужно. И револьвер подальше запрятать... И на дачу сходить, а то приедет мать, а девчонки нет...»
Ленька осторожно поправил револьвер, на всякий случай выпустив дуло под мышку.
«Теперь если и стрельнет, так мимо. Скорей бы с парохода сойти, а то не толканули бы...»
Но публики в этот час было мало, и Ленька, благополучно сойдя с парохода, заспешил на утес. На пустынном берегу он вытащил спрятанный под пиджаком револьвер и гордо понес его перед собой на вытянутой руке.
«Эх, стрельнуть бы разок...» – мелькнула у него заманчивая мысль, но стрелять он, конечно, не решился. Нужно было поскорей и подальше спрятать эту опасную вещь. Хорошо, что удалось вынести ее из квартиры... А то обязательно арестовали бы Костю... Да еще если бы узнали, чей револьвер, так и вовсе плохо было бы...
Ленька сильно забеспокоился. Когда он вбежал в сарайчик, ему послышались голоса... Значит, обыск все-таки был... И Костю могли арестовать, а с кем же осталась Макака? Может, сидит одна в квартире... А тут мать приехала, бросится искать, подумает – утонула девчонка...
Ленька осторожно поднялся на обрыв; положив на землю револьвер, вытащил из кустов доску и перешел на утес. Там, выбрав за камнем укромное место, он разгреб в песке глубокую ямку, завернул револьвер в свою рваную рубаху и тщательно заложил его большим камнем. Потом, оглянувшись, снова перешел на обрыв и так же тщательно запрятал в кустах доску. После этого, почувствовав себя освободившимся от одного важного дела, он побежал на дачу. В темноте ноги его часто сбивались с тропинки, выступавшие из земли корни саднили босые пятки...