Евгения соткала одеяльце из светлых ниток и теперь обвязывала края крючком.
– Вот и готово, – сказала она. – Теперь ему тепло будет. Ты же знаешь, какая сырость бывает у нас зимой.
Молодая женщина отложила свое вышивание, закрыла глаза и повернула лицо к солнцу.
При гладкой, без единой морщинки, коже у Катерины были тени под глазами, черные, как вдовий траур, покрывавший ее с головы до ног. Она снова взяла маленькое платьице, лежавшее у нее на коленях, и принялась за работу. Голубой ниткой вышила еще одно украшение у ворота. Это была маленькая бабочка, которой оставалось только приделать усики. И тогда все будет превосходно.
– Ну вот, – сказала Катерина, словно подводя итог. – Теперь пойду в дом отдохну.
Она улыбнулась Евгении понимающей улыбкой, полной радостного ожидания.
– Что-то мне подсказывает, что уже недолго, – прибавила она.
На следующий день, 5 сентября 1950 года, у Катерины родился сын. Она назвала его Теодорис – Божий дар.
Глава 28
Катерина радовалась, зная, что этот чудесный мальчик с шелковистыми волосами – сын человека, которого она любит. Павлина так и ахнула, увидев его в первый раз.
– Вылитый отец, – сказала она. – В точности таким Димитрий и был, когда родился!
В установленные традицией сорок дней, что она провела дома с младенцем, некоторые модистры из мастерской Гургуриса заходили на улицу Ирини, чтобы полюбоваться на малыша и принести собственноручно сшитые подарки.
– Как жаль, – говорили они, – что отец его не видит.
– Да, – отвечала Катерина с улыбкой, загадочной, как у Моны Лизы.
Павлина тоже приходила и приносила подарки от Ольги.
– Неужели и рождение внука не заставит ее выйти из дома? – спросила Евгения.
– Жаль, но не заставит, – сурово отвечала Павлина. – Я так думаю, этот дом она покинет только в собственном гробу. Но хозяйка передала приветы вместе с подарками. И я знаю, она надеется, что вы сами зайдете к ней, как только сможете.
Катерина наслаждалась каждой минутой этих дней, почти целиком занятых уходом за новорожденным. Она ничего не делала, только кормила и качала его, а пока он спал, шила ему одежду и вышивала на каждой вещичке его имя. Евгения, которая все еще ткала дома на своем станке, всегда была рядом, готовая помочь и поддержать.
Они обе были дома, на улице Ирини, когда пришло письмо от Димитрия. Оно было написано уже давно и, как и прежде, адресовано Катерине, но на этот раз ее фамилия была написана правильно. Когда она увидела адрес на конверте, сердце у нее упало. Макронисос.
Это был пустынный остров неподалеку от берегов Аттики, где правительство устроило гигантский лагерь для заключенных-коммунистов. Он был печально известен творящимися там жестокостями, и давно уже ходили слухи о том, какому зверскому обращению подвергаются там люди.
Дорогая Катерина!
Прости, что не написал тебе раньше и не рассказал, где я. Как ты уже поняла по адресу на конверте, месяц назад меня арестовали. Мне больше нечего сказать, кроме того, что я люблю тебя, скучаю по тебе, твой образ живет в моей памяти, и только это придает мне сил.
Пожалуйста, сообщи эту новость моей маме как-нибудь деликатно и поцелуй от меня Павлину.
Димитрий
В тоне письма ощущалась грусть и надломленность. Все знали, что такое Макронисос и в каких условиях там содержат заключенных. Правительство не делало секрета из того, что происходит на острове: оно хотело, чтобы участь «предателей», отправленных туда, послужила предупреждением остальным. Однако никто не распространялся о том, к каким мерам там прибегали, чтобы вырвать из заключенных признания. Такие подробности можно было услышать только от тех, кто согласился отречься от своих коммунистических убеждений и был отпущен.
Когда парочки ходили любоваться закатом на мыс Сунион, к самому живописному и величественному храму в этих краях, они невольно смотрели на серый скалистый остров за полоской воды, где все казалось безжизненным и неподвижным. Это и был остров Макронисос.
Одного его вида было достаточно, чтобы сломить любого из тех, кого присылали сюда. Среди них было много учителей, адвокатов и журналистов, непривычных к таким условиям. Власти утверждали, что это исправительный лагерь для тех, кого нужно вернуть на истинный путь, но он стал символом насилия и пыток. Помимо тяжелой работы (арестованных заставляли заниматься бессмысленным и изнурительным трудом, например строить дороги, которыми никто не пользовался), здесь применялись постоянные физические и психологические пытки – от избиений металлическими прутьями и лишения сна до одиночного заключения.
Целью всего этого было заставить их подписать отречение от своих убеждений, и, чтобы добиться желаемого, власти прибегали к всевозможным методам идеологической обработки и пыток. Не было секретом, что остров превратили в огромный «центр социальной реабилитации», где содержалось до десяти тысяч бывших бойцов Сопротивления.
Случалось, что люди умирали, не успев «раскаяться». Тысячи их жили в самодельных палатках, голодали до помутнения рассудка, а при отсутствии чистой воды их нередко убивали болезни.
По осторожному тону письма Димитрия можно было догадаться, что оно подверглось цензуре, но Катерина и так поняла достаточно.
– Я должна сходить к Ольге, – сказала она. Пора было Теодорису выйти в свет, а к кому же первому зайти в гости, как не к бабушке. – Пойдем со мной, Евгения? Мне будет легче рассказать эту новость, если кто-то будет рядом.
– Конечно, дорогая. Пойдем после обеда?
В три часа они отправились на улицу Ники.
Павлина ужасно обрадовалась им и ворковала и суетилась над младенцем, словно видела его впервые. Неуклюжую коляску оставили в прихожей и понесли Теодориса наверх, для торжественной церемонии знакомства с бабушкой.
Ольга всплеснула руками от радости и целый час носила спящего малыша на руках, вглядываясь в его лицо и оживленными восклицаниями отмечая черты фамильного сходства.
– Павлина, принеси сюда детские фотографии Димитрия!
Хотя это были сделанные в ателье портреты, где Димитрию было не меньше года и он был снят сидя, все равно можно было разглядеть, как они похожи с малышом, спящим у Ольги на руках.
– Какой красавчик, – сказала Ольга, улыбаясь Катерине. – Если бы знать, где сейчас Димитрий. Вот было бы замечательно, если бы можно было ему рассказать.
Катерина переглянулась с Евгенией, которая, чувствуя себя немного скованно, сидела напротив, на стуле с высокой спинкой. Дальше тянуть было нельзя.
– Я получила письмо, – сказала молодая мать, доставая из кармана конверт. – К несчастью, он арестован.
– Арестован! – воскликнула Ольга. – И куда же его отправили?