Вот именно – почему?! Он явился из ниоткуда, явился в ту
самую минуту, когда казалось, что Тине приходит конец и настает-таки время
ответить за те смерти, которые случились по ее вине – пусть и вопреки ее воле.
Он просто… возник – и вернул Тину к жизни, не спросив у нее разрешения. Вот
грех-то, а? Разве не оскорбительно, что она оказалась не центром Вселенной, а
так… мимолетным осколочком астероида, чье беспорядочное движение на миг
пересеклось с орбитой настоящей планеты и подчинилось ее притяжению?
А ты взгляни на ситуацию с другой стороны, дорогая. Подумай,
охота ли этому человеку, у которого какие-то свои проблемы, тратить время и
силы на докучливую, истеричную спутницу? Ведь не похож Георгий на веселого
путешественника! Явно ведь скрывается от кого-то, более того: возможно, речь
идет о жизни и смерти. Вот именно: о жизни и смерти, это видно по всему, хотя
бы по его взгляду, устремленному в какие-то неведомые Тине дали. А если так,
если его обременяют такие проблемы, не захочет ли он в один прекрасный день
избавиться от ноши, которую сам же на себя взвалил? Не исчезнет ли он из жизни
Тины столь же внезапно, как ворвался в нее? И снова она поплывет в одиночестве
по бурной реке своей судьбы…
Тина опустила голову, чуть ли не со страхом прислушиваясь к
шорохам за дверью. Ну вот… Опять то же ощущение, которое пронзило ее в
аэропорту в Артеме. Только тогда она была слишком напугана и измучена, чтобы
правильно истолковать его.
Страшно не просто остаться одной. Страшно остаться без него.
Вот так как-то получилось…
Послышался негромкий стук, и дверь приоткрылась:
– Ты готова? Можем идти?
Они, впрочем, больше ездили, чем ходили. Тина совершенно
измаялась, выбирая момент поудобнее – сказать Георгию о своей благодарности, а
потом, может быть, предложить ему помощь. Ужасно хотелось, чтобы рухнули эти
незримые стены, которыми он, чудилось, отгородился от нее. Однако Георгий все
глубже погружался в молчание, и на лице его застыло такое задумчиво-отчужденное
выражение, что Тина не осмеливалась слова сказать.
В молчании, прерванном двумя-тремя словами, пообедали они в
каком-то бистро на Елисейских Полях. Чтобы не чувствовать себя чем-то вроде
косточек от рыбы, которые Георгий вилкой сдвинул на край тарелки, она изо всех
сил пыталась получать удовольствие от еды, от Парижа, в конце концов! Но у
незнакомой рыбешки против жареной кеты или, к примеру, карася в сметане не было
никаких шансов. Париж тоже… как-то так… не блистал.
После обеда поехали к Триумфальной арке и Эйфелевой башне.
Зачем ездили – Тина не поняла. Отметиться в самых «туристических» точках, что
ли? Следующая «отметка» состоялась в Лувре.
К стеклянной пирамиде входа тянулась длиннейшая очередь, и
Тина вдруг почувствовала смертную тоску оттого, что Георгий встанет сейчас в
эту очередь, а потом они спустятся вниз, в кассы, и побредут по залам великого
дворца-музея…
Не то чтобы она испытывала такое отвращение к искусству
вообще, а к луврскому собранию – в частности. Конечно, Музей имени Пушкина
ближе сердцу, что и говорить, но это еще не повод… Но этот дворец… Слишком уж
чужим он казался. Даже Людовик ХIV, восседавший на задумчивом коне, казалось,
смотрит как-то ехидно, словно суля всевозможные беды.
…Юные нахимовцы тебе шлют привет!
В мире нет другой
Родины такой,
Пусть нас озаряет, словно утренний свет,
Знамя твоих побед!
Тина вздрогнула, обернулась.
Возле монумента стоял невысокий человечек в бескозырке, в
клешах и фланельке. В вырезе, конечно, маячила «морская душа». Бляха ремня
сверкала на солнце.
Простор голубой,
Земля за кормой,
Гордо реет над нами
Флаг отчизны родной!
Туристы, стайками слетавшиеся к ногам Короля-Солнце,
поглядывали не то с восхищением, не то с возмущением на эту диковинную фигуру.
Однако ажан,[2] переминавшийся с пятки на носок неподалеку, только хмыкнул:
– Эй, Рок, тэ туа!
– Сам заткнись! – огрызнулся певец.
Ажан c солидным видом кивнул, выражая полное удовлетворение,
и больше уже никак не реагировал на певца. Туристы же мгновенно смирились: если
разрешено, значит, необходимо!
Ловким движением моряк сорвал с головы бескозырку, заорал:
– Раскошельтесь, бывшие товарищи! Помогите до России
добраться! Посудину арестовали в Марселе, команда подалась кто куда. Собираю на
билет до дому, до хаты!
Тина поджала губы. Этот «юный нахимовец» врал как сивый
мерин. Да, конечно, российские суда арестовывают в иностранных портах,
арестовывают все, кому не лень, от греков до норвежцев, это общеизвестно.
Однако, даже на непрофессиональный Тинин взгляд, «мореман» отстал от времени
лет на двадцать. Да и в ту пору моряки торгового флота в такой форме не ходили.
«Русский герой» – вьется надпись на ленточках… Скажите,
пожалуйста! Дяденька купил этот прикид вместе с потускневшей медалью «За
отвагу», чтобы выглядеть поэффектнее. Ничего не скажешь, колоритная фигура,
хоть и ростом метр с кепкой, вернее, с бескозыркой, и высох, будто корюшка на
солнце, и лицо… мертвое лицо. Глаза-то яркие, бирюзовые, но жизни в них нет.
Устал сто раз на день повторять одно и то же? Наверняка есть у него и
французский вариант. Что-нибудь вроде: «Мосье, же не манж па сис жур» – или как
там у классиков?
Тина фыркнула. Однако и без французского эта форма, этот
голос и эта легенда неплохо питали бедолагу. Вот один турист достает кошель, другой,
третий. Бог ты мой! Да ведь это все свои, родимые, русаки: частью «новые»,
частью не очень. Подают соотечественнику очень даже охотно. Если так и дальше
пойдет, за месяц он уж точно наберет на билет. Только вопрос: так ли уж хочется
ему возвращаться на обломки великой империи? Не лучше ли тут, в сердце
прекрасной Франции? Мужичок снова заорал:
Вперед мы идем
И с пути не свернем,
Потому что мы Сталина имя
В сердцах своих несем!
– Старая редакция, – пробормотал Георгий, подходя к Тине и
пряча в карман чуть полегчавший бумажник. Значит, тоже не остался равнодушным к
очарованию «юного нахимовца»? – Потом пели про «партии имя». Ну что, поехали
дальше?
Она кивнула, так и не спросив: дальше – это куда? Ничего,
сама увидит, надо полагать.