– Не надо, у меня еще есть, – пискнула Тина.
– Все на свете когда-нибудь кончается, – философски возразил
Данилушка. – Нам-то они на что? Доллары тут не в цене, а эти хороши только до
новой реформы, потом ими стенки оклеивать, как мать-покойница не раз делывала.
– И с верхней ступеньки высокого крыльца улыбнулся так ласково, что у Тины
защемило сердце: – Да не убивайся ты так! Молодая еще, все избудешь. И помни:
не тот казак, что повалил, а тот, что вывернулся. Вот и ты вывернешься!
Распахнул дверь, ввалился в избу:
– Веруха, собери-ка торбочку на дорожку! А где у нас
Костенькин адресок был захован?
И вдруг замолчал так резко, что Тина, которая, не поспевая
за разошедшимся Данилушкой, еще проходила через веранду, запнулась на ровном
месте – и замерла, чувствуя, как обрывается, проваливается сердце.
Что-то не так. Что-то не так!..
Через плечо Данилушки ей была видна кухня с уже убранным,
начисто вытертым столом. В углу, на стуле, деревянно сидела баба Вера: ноги
вместе, руки на коленях, плечи закаменели, лицо неподвижное, только глаза… в
глазах ужас, ужас!
– Веруха, собери, говорю, поесть, да поскорее, – ослабевшим,
надтреснутым голосом пробормотал Данилушка, и Тина вдруг увидела, как он завел
руку за спину и быстро, резко дернул ладонью в сторону, словно отгонял кого-то.
Это ее он отгоняет, поняла вдруг Тина, ей сигналит – уходи,
беги, не медли! А она никак не могла поверить, что уже пришла беда – вот так,
сразу, что ее опередили, она попалась…
Рука Данилушки снова яростно дернулась, и Тина наконец
вырвалась из сетей ошеломляющей неподвижности. Неловко шагнула назад, еще не
постигая до конца свершившееся, – и тут поверх Данилушкина плеча заметила
какое-то движение в кухне.
Дверь, ведущая в горницу, медленно приотворялась, а за ней…
Баба Вера вдруг дико взвизгнула, сорвалась со стула,
кинулась к этой двери, словно желая во что бы то ни стало прикрыть ее, не
пустить тьму, которая, чудилось, так и клубилась в медленно расширявшейся щели,
так и лезла наружу…
Хлопок – и баба Вера, покачнувшись, тяжело рухнула на
колени, а потом медленно завалилась на бок.
– Веруха! – будто раненый изюбр, взревел Данилушка и
метнулся вперед.
Хлопок! Он подскочил, тонко вскрикнул и упал так резко,
словно пол вышибло из-под ног.
Дверь распахнулась, но Тина больше ничего не видела. Она
вылетела с веранды и, перемахнув через перила, спрыгнула с крыльца прямо в
клумбу с едва расцветшими мальвами.
Ярко-розовый хлыстик, сломавшись, ударил ее в грудь. Тина
машинально стиснула его в кулаке и ринулась к калитке, ведущей на подворье.
Она ни о чем не думала, не оценивала свои действия, ее вел
не разум, а инстинкт беглеца… быстро же он выработался, этот инстинкт. И слава
богу!
Глупо было бежать к калитке через двор – сразу сняли бы из
окна метким выстрелом. Проскочила по утоптанному, чисто выметенному полу
курятника. Над головой дурными голосами заорали спросонок пеструшки и хохлатки,
за перегородкой недовольно захрюкали свиньи. Ну и корова, естественно,
включилась в общий предательский хор.
Теперь убийцы знают, куда побежала жертва.
Тина метнулась в огород и, пригибаясь, понеслась по грядкам,
чувствуя себя голой на этом совершенно открытом, насквозь простреливаемом
пространстве. Спина вмиг заледенела.
Здесь было тихо, никто не оповещал о ее присутствии на
разные голоса, но огород оплетал ноги ботвой, заставлял скользить на
раздавленных огурцах и кабачках, словно все это тоже ополчилось против нее,
словно мстило… за что? Ах да, ведь хозяева всего этого, Данилушка и баба Вера,
погибли по ее вине!
Погибли…
Ноги подогнулись, и Тина упала, тяжело ударившись о плетень.
Силы вдруг кончились.
– Скорее! – услышала задыхающийся шепот. – Сюда перелезай,
скорее!
Тина недоверчиво подняла голову.
Сквозь жерди смутно белело чье-то лицо, блестели темные
глаза. Да это Михаил!
– Скорее, да скорее же! – шептал он с придыханием, и Тина
наконец смогла пошевельнуться. Встала, с трудом подпрыгнула, неуклюже
навалилась грудью на плетень, кое-как перевалилась. Если б Михаил не тянул ее
что есть сил, вряд ли справилась бы.
Наконец тяжело свалилась к его ногам.
– Да вставай же! – прошипел он яростно и вдруг испуганно
затормошил: – Тебя что, ранили?
Тина не удивилась, поняв, что он все знает.
– Нет, – прохрипела. – Меня – нет. А Данилушка… а баба Вера…
– Видел в окно, – мрачно кивнул Михаил. – Я как раз шел к
вам – извиняться… Да не стой ты как неживая, бежим!
Рванулись в проулок. Здесь узкая тропка разделяла зады
огородов, никто им не встретился, никто не перешел дорогу.
Тина смутно сообразила, что бегут к тайге, удаляясь от
Амура. Что-то протестующе вскрикнуло в душе, но тотчас и стихло: там, на
пристани, ее наверняка тоже ждут, этот путь теперь закрыт. А какой открыт?..
Короткое рыдание вырвалось из груди. Михаил покосился, но
ничего не сказал, не замедлил бега.
Они одолели невысокий плетень, спрямили путь, пробежав по
чьему-то огороду.
Тина мимолетно изумилась решимости Михаила, но тотчас забыла
об этом, едва не застряв на очередном заборе. Михаил почти грубо сволок ее на
землю, упал рядом, запаленно переводя дух.
– Подо… подождешь меня здесь, – выдохнул с трудом. – Сейчас
вернусь.
И начал было подниматься, но Тина вцепилась в него, вновь
обретя силы:
– Куда ты, куда? Не уходи! Я боюсь!
– Раньше надо было бояться, – буркнул Михаил. – Чего ты там
натворила? Скажи хоть, за что погибаем?
Она неподвижными глазами мгновение вглядывалась в его почти
неразличимое во тьме лицо, потом медленно подняла руку, начертила от лба до
груди неумелый, зыбкий крест:
– Ничего не сделала, вот те крест, клянусь!
А что она могла сказать? В чем могла признаться?
– Ничего не понимаю, – слабо дернул плечом Михаил. – Если
так – они все с ума сошли, эти-то?..
Может быть. Может быть, они и сошли с ума, но действовали
при этом очень разумно!