Вот что ее, собственно, спасло. Отверстие выходит в общий
подвал. Там, конечно, душно, влажно, однако это какая-никакая, а все-таки
вентиляция. И если учесть, что Тине худо-бедно удалось закрыть щели половичком,
то смертоносный газ не проник в погребок, она хоть и лишилась сознания, но
смогла отлежаться, отдышаться и даже очнуться.
Нет, наверное, дело не только в половичке и этой дырке в
стене. Газ перестал поступать, вот в чем дело. Он, конечно, был очень силен,
буквально сшибал с ног, однако запас его в этой плоской коробочке (теперь ясно,
что это нечто вроде баллончика) оказался ограничен. И слава богу… Наверное,
убийца рассчитывал на моментальный эффект.
А если бы она оставалась лежать на кровати, эффект уже был
бы достигнут. Тина вспомнила, как падало, обрывалось сердце от того запаха. Оно
просто остановилось бы, и те, кто потом когда-нибудь нашел бы ее, решил: смерть
произошла от остановки сердца. Или какого-нибудь там спазма головного мозга,
что, учитывая вчерашнюю аварию и воспринятый алкоголь, наверное, даже
неудивительно.
– Зачем? – всхлипнула Тина. – За что?!
Звук собственного голоса показался страшен, и она сдержала
слезы.
Очень может быть, что квартира уже перестала быть камерой
смерти. Там всегда были очень сильные сквозняки – зимой это считалось сущим
проклятьем! – не исключено, что газ вытянуло, и ей уже ничто не грозит.
Ужасно хотелось вырваться из этого самодельного склепа, все
расшвыривая в стороны и вопя от животной радости жизни. И немало сил
потребовалось Тине, чтобы усмирить свое рвущееся к чистому воздуху и свету
существо. Потому что очень может быть, что все ее надежды – не более чем
сладкие фантазии. И наверху ее ждет никакая не радость жизни, а совсем
наоборот!
Она даже перекрестилась перед тем, как чуточку приоткрыть
крышку и сдвинуть половик. И воздух не хватала полной грудью, а сперва сделала
крошечный глоточек, словно пробовала опасное питье… Нет, это питье не было
отравлено!
От щемящего счастья слезы хлынули потоком. Облегчение было
таким огромным, что обессилило ее, и Тина еще какое-то время лежала на полу в
кухне – ни о чем не думая, ничего не чувствуя, а просто так – тихо, слабо
всхлипывая.
Потом ей стало холодно. Еще бы: целую ночь пролежать, можно
сказать, в могиле, в одной только ночной рубашке да плащике!
Да, а ночь-то прошла, за окном светило солнце. День
начинался чудесный!
Тина бросила взгляд на циферблат и ахнула: уже час дня! Вот
это был обморок… настоящий летаргус. Неудивительно, что она чувствует себя так,
словно вернулась с того света. По сути дела, это так и есть.
Странно, конечно: в воздухе не осталось даже намека на тот
сладковатый, чуть гнилостный аромат, который едва не свел ее в могилу. Пахло
неубранной посудой, чуть-чуть газом – в смысле, знакомым и родным
пропан-бутаном, слегка – вином, оставшимся в рюмке Валентина… Вспыхнули в
памяти откровения Виталика, сжала сердце вспышка боли, но тут же и отпустила.
Пожав плечами – между прочим, довольно трудно проделать это,
лежа на полу, – Тина начала подниматься.
Было страшно выйти из кухни, а уж заглянуть в спальню… Тина
беспомощно простояла несколько минут в коридоре, комкая у горла ворот плаща,
потом, решившись, рванула дверь, бросила на кровать перепуганный взгляд – да
так и ахнула: подушка была пуста.
…Она искала довольно долго: переворошила простыни, одеяло,
подушки, даже в наволочку, даже под кровать не поленилась заглянуть. Потом
задумчиво взглянула в окно.
Маловероятно, что человек, бросивший коробочку в комнату,
вскоре после этого просочился сквозь решетку, чтобы забрать ее и уничтожить
следы преступления. А уж если допустить это, следует пойти дальше и признать,
что он непременно обшарил бы квартиру, не обнаружив хладного трупа ни на
кровати, ни под ней. И нашел бы тайное убежище! Ведь при закрытой снаружи двери
и охраняемых окнах ей просто некуда было деваться, кроме как провалиться сквозь
землю!
И вдруг, влекомая внезапным подозрением, Тина пробежала через
коридор и с силой крутанула ручку замка. Та повернулась как по маслу, дверь
приотворилась, и порыв сквозняка коснулся босых ног.
Машинально заперлась, и вдруг ее шатнуло к стене. Опять
зашлось, зашлось по-вчерашнему сердце…
Что это значит? Она ведь отлично помнит, как ломилась сюда
ночью, а ручка замка стояла мертво, словно снаружи была заблокирована!
Ах, да все очень просто. Убийцы уверились, что с Тиной
кончено, и ушли от двери. Только и всего.
Внезапный звонок заставил ее подскочить. И еще звонок, и
еще!
Да ведь это телефон. Телефон, который ночью не работал!
Тина бросилась к аппарату и уставилась на него так
пристально, словно не только вслушивалась в раздирающие ухо звонки, но и
пыталась увидеть их.
Протянула руку к трубке… опасливо отдернула ее… а когда
все-таки решилась поднять, звонивший, очевидно, уже утратил терпение: только
короткие гудки были ответом на сиплое Тинино:
– Алло?..
Телефон, значит, работает. Дверь снаружи не заперта. На
постели нет пустого баллончика. В воздухе нет даже намека на губительный газ.
Раскрытый погреб и скомканный половик – вот единственные доказательства ночного
кошмара.
Кошмара?.. То есть… страшного сна?
Ноги подогнулись, и Тина тяжело села на табурет. Прижала
ладони к глазам. Ее разрывали два чувства: огромное, обессиливающее облегчение
– и просто-таки лютая ненависть к самой себе.
Да… неудивительно, что Виталий периодически смотрел на нее
как на сумасшедшую!
Эта ненависть к себе не оставляла Тину довольно долго и
подвигла ее на свершение немалого количества бытовых подвигов. Она перемыла
вчерашнюю посуду, затолкала в стиральную машину белье, и, пока умная итальянка
удовлетворенно урчала, занимаясь любимым делом, Тина навела блеск во всей
квартире. Убираясь на кухне, стыдливо отворачивалась от погребка и с особым
тщанием прикрыла его половиком – этим памятником собственной дурости. Потом
подкрепилась остатками вчерашнего копченого мяса и чаем, перегладила
выстиранное и высушенное белье, подумав при этом, что отвращение к себе –
чувство, оказывается, весьма продуктивное и в хозяйстве полезное. Обычно
неглаженое белье копилось неделями, потому что гладить Тина терпеть не могла, а
если она уж чего-то не любила, так не любила глобально, от всей души!