Первое мая отгуляли весело. Вся школа вышла на демонстрацию. Шли стройными колоннами, несли большие портреты вождей, украшенные первыми полевыми цветами. Несли знамена.
— Шире, шире развертывайте, чтобы такой красивой, широкой лентой они были! — возбужденно командовал Митя, поворачивая к ребятам сияющее веснушчатое лицо.
Ребята старались шире развертывать знамена и не сбиваться с ноги. А из всех домов торжественно и весело присоединялись к ним люди, на ходу подхватывая знакомый мотив любимой песни:
Широка страна моя родная…
Васек Трубачев, воодушевленный всеобщим праздником, пел вместе со всеми, а Мазин, шагая с ним рядом и устремив на голубое небо глаза, пел громче всех, не считаясь с общим хором и забегая далеко вперед:
Как невесту, Родину мы любим,
Бережем, как ласковую мать!
Маленький городок утопал в зелени. На всех подоконниках стояли первые весенние цветы. Кусты в палисадниках кудрявились и в полдень, отяжелев от набухших почек, ложились на забор. На ночь люди настежь открывали свои окна, чтобы дышать свежим, ароматным воздухом. Это было время весеннего праздника, когда все люди кажутся особенно добрыми и приветливыми.
Васек Трубачев шел к Русакову. Там сегодня была назначена репетиция экзаменов. Учениками были он, Мазин и Петя Русаков, экзаменатором — Екатерина Алексеевна.
Трубачев торопился. Он только что встретил Митю и узнал от него замечательную новость: сразу же после экзаменов начнется подготовка к походу.
К походу! Ура!
Васек бежал по улице, взволнованный этим сообщением. Если бы хоть с кем-нибудь скорее поделиться своей новостью! Но никто не попадался навстречу… И только из одних ворот прямо на него вышел Саша.
«Булгаков! Эй, Булгаков!» — хотел крикнуть Васек, но запнулся и неловко замедлил шаг. Саша тоже остановился. Они посмотрели друг на друга и отвернулись. Потом каждый пошел своей дорогой. На душе у Васька померкла радость, и даже ноги в легких сандалиях стали цепляться за все бугорки. Дойдя до угла, он оглянулся. Саша тоже оглянулся.
Васек тяжело вздохнул и пошел к Русакову. Круглое, доброе лицо Саши с открытыми черными глазами было так знакомо и близко ему. Почему-то вспомнились даже руки Саши, с заусенцами около ногтей, такие ловкие и быстрые в работе.
У Русаковых уже все было приготовлено к экзамену. На середину комнаты был выдвинут большой стол, на стене висела чистая фанера, а под ней лежал кусок мела. За столом торжественно сидела Екатерина Алексеевна в темном платье с белым воротничком. Лицо у нее было такое, как будто она всю жизнь экзаменовала школьников.
Мазин и Русаков в чистеньких новых костюмчиках, приготовленных для экзаменов, шепотом переговаривались между собой в ожидании Трубачева.
— Ты что же? Иди скорей! — встретил его в дверях Петя. — Смотри, она сидит уже, — кивнул он в сторону мачехи.
Васек почувствовал всю торжественность обстановки, чинно поклонился и сел на скамейку рядом с Мазиным и Русаковым.
Первым отвечал Петя.
— Русаков! — вызвала Екатерина Алексеевна.
Петя взял со стола билетик и, прочитав его, сказал:
— Это я все знаю! Можно другой?
— Можно.
— Это я тоже знаю! — радостно крикнул Петя. — Смотрите, разбор по частям речи! — Он оглянулся на мальчиков.
— Отвечай, — сказала Екатерина Алексеевна. — Дай пример.
Петя написал на доске: «Не бросай товарища в беде» — и начал бойко разбирать. Екатерина Алексеевна кивала головой. Петя закончил стихами Пушкина к няне:
Подруга дней моих суровых,
Голубка дряхлая моя…
В дверь тихо просунулась мощная фигура. Русаков-отец на цыпочках подошел к столу и сел рядом с женой. Петя вспыхнул и взволнованно продолжал:
Одна в глуши лесов сосновых
Давно, давно ты ждешь меня…
Пушкин в детстве был очень одинок. Самым дорогим и близким человеком ему была его няня, Арина Родионовна, — рассказывал Петя, глядя прямо в глаза своим экзаменаторам.
Петю похвалили. Вторым вышел Мазин.
Он спокойно брал один за другим билеты и со словами: «Знаю, знаю…» — бросал их на стол.
Русаков-отец вопросительно посмотрел на жену и, наклонившись к ее плечу, шепнул:
— Что за система?
Но она сделала ему знак не вмешиваться. Наконец Мазин выбрал себе билет и ответил по нему все, кроме стихов.
— Стихи не знаю, надо будет выучить, — спокойно сказал он.
Трубачев отвечал бойко, с видимым удовольствием.
Русаков-отец спросил:
— Если обыкновенные мастера в смену выполняют сто процентов задания, скажем пять пар обуви, то сколько пар обуви сделают стахановцы, выполняющие двести пятьдесят процентов задания.
— Это вопрос из арифметики, — смутился Трубачев.
— Это вопрос из жизни, — ответил Русаков-отец. — Ну, кто сообразит?
— Я! — крикнул Петя. — Двенадцать с половиной пар!
— Верно, сын, — сказал Русаков.
После экзамена по русскому начался экзамен по другим предметам. Мальчики разошлись усталые, но довольные собой.
* * *
Школа притихла. Она стояла торжественная, праздничная, полная цветов и света. В коридорах ходили на цыпочках, говорили шепотом. В классах сидели учителя и какие-то новые, приезжие люди с большими портфелями. Мягкая ковровая дорожка устилала лестницу и спускалась с крыльца, на котором стоял Грозный в черном сюртуке, с новым галстуком в голубых горошинах.
В школе шли экзамены. Они шли уже не первый день. Митя, с торчащей из кармана зеленой тюбетейкой, взволнованно спрашивал ребят из четвертого класса «Б»:
— Ну, как у вас тут дела?
— Хорошо! Хорошо!
— Ой, Митя! Русаков на «отлично» по русскому!
— Мазин тоже! И Белкин! И Синицына! — шептали ему девочки.
— Ничего, Митя! Не подкачаем! — храбрились ребята.
— Ну-ну! Старайтесь, старайтесь, ребята! — торопливо отвечал Митя. (Для него самого наступило страдное время экзаменов.) — Я побегу… У меня вот… — Митя хлопал ладонью по учебнику. — А вы тут смотрите… Трубачев, чтобы все в порядке было!
— Есть все в порядке!
Школа стояла тихая и торжественная, но вокруг нее громко и весело пели птицы, кричали и ссорились воробьи, в листьях шумел ветер и звал далеко-далеко — в поле, в лес, на речку, на вольную лагерную жизнь.
* * *
Одинцов лежал на кровати и слушал, как на крыльце бабушка уговаривала снестись большую рябую курицу:
— Накормлена, напоена и гребень красный, а ходишь, бездельница, пустая!