– Очень просто! Мы бы всем отрядом как двинули на них! – разгорелась Лида.
– Глупости это, – хмурится Валя. – Зря болтаете только…
Она обрывает с ромашки белые лепестки и гадает вслух:
– Будем в школе – не будем в школе, будем – не будем…
Девочки внимательно смотрят, как падают на её колени лепестки.
Солнце начинает сильно припекать. Коровы перестают жевать траву и утыкаются мордами в кусты. Полдень.
Из леса доносится хруст валежника и шорох листьев. Девочки вскакивают:
– Тётя Оксана!
Лида радостно бежит навстречу. Нюра сгоняет застоявшихся коров. Оксана не спеша выходит из-за кустов и, потряхивая подойником, улыбается:
– Что, доченьки, заждались меня?
– Нет, нет! Что вы, тётя Оксана! Мы хоть целый день ждали бы!
Тётя Оксана – близкий и родной человек. Девочки уже давно знают, что она сестра их учителя. У неё такие же глаза, как у Сергея Николаевича, такие же скупые, неторопливые движения и ласковая улыбка. И, пока Оксана доит коров, девочки, присев на корточки, торопливо рассказывают ей все новости.
Оксана слушает, кивает головой. Молоко длинными белыми струйками стекает в подойник.
– Не приходил больше командир ваш, золотистый-золотой? – с улыбкой спрашивает Оксана.
– Трубачёв? Нет, не приходил. Но он обязательно, обязательно придёт! Он никогда нас не оставит, ведь мы из его отряда!
Иногда, прощаясь, Оксана тихо говорит:
– Скажите Ульяне – ночью приду.
Девочки радуются и, притаившись, долго не спят в эту ночь. Ждут…
Стук у Оксаны тихий, неторопливый, как дождь по стеклу. И сама Оксана спокойная, неторопливая. Войдёт в хату, присядет к столу, пошепчется с Миронихой, вытащит из-за пазухи какие-то бумажки, разложит их перед собой. Мирониха поднимет на припечке под золой кирпич, подаст ей круглую печатку. Оксана подует на печатку, приложит её к каждой бумажке, погля дит на свет… Закончив свои дела с Миронихой, она заплетёт на ночь свои гладкие волосы, неторопливо сбросит кофту, останется в широкой деревенской юбке и, задув коптилку, большая, тёплая и уютная, ляжет на подстилку из сена, рядом с девочками. В сумраке мягкие руки её с материнской лаской обнимут всех троих сразу. Девочки радостно и благодарно прижмутся к ней во сне. От волос и от рук Оксаны пахнет свежей хвоей, лесными орехами.
– А и славно ж в лесу, доченьки! Месяц все кусточки раздвигает… роса землю моет, – зевая, скажет Оксана.
И слышится в её голосе такой глубокий покой, будто нет и не было вокруг страшного врага, а шла она и любовалась светлой ночью в лесу.
А утром Оксана уже расхаживает по селу. Деловито, по-хозяйски оглядывает она поломанные плетни, смятые огороды. Заходит в хаты, останавливается на улице с бабами, а на гитлеровцев даже не глядит, словно не замечает, что они толкутся по всему селу.
Один раз высокий эсэсовец с перевязанной головой и мутно-зелёными глазами, подозрительно глядевший из-под белой повязки, злобным окриком остановил Оксану. Она медленно повернулась к нему, поглядела спокойно и строго в его глаза.
– До хаты! До хаты! Вэг! – размахивая автоматом, закричал эсэсовец, принимая Оксану за местную колхозницу. Ударить её он почему-то не решился. – Вэг! Твоя хата где есть?
– Все мои – твоих нету! – презрительно улыбнулась Оксана, заходя в первый попавшийся двор.
Эсэсовец поглядел ей вслед и ушёл. Спокойствие Оксаны спасало её от фашистов.
Много таинственных дел переделает за день Оксана, а к вечеру, приласкав девочек, уйдёт, сказав своё обычное:
– Пойду пока…
Сейчас, подоив коров, Оксана аккуратно обвязывает полотенцем ведро и долго стоит с девочками.
– Найдём, где учиться. Без учёбы не будете, – твёрдо говорит она. – Фашисты тут не хозяева. Хозяева – мы!
– Хозяева – мы! – гордо повторяют девочки, глядя ей вслед.
Глава 45
Будем в школе!
Как-то утром в село Макаровку пришла дорогая гостья – учительница из Ярыжек. Пришла она в украинской вышитой рубашке и синей юбке, отороченной белой тесьмой. Под платком были сложены веночком косы, как носят украинские девчата. Мирониха узнала Марину Ивановну, обрадовалась и испугалась:
– Голубка моя, чего ж вы пришли? Вас же всё село знает!
Учительница скинула платок, улыбнулась. На щеке её, около уха, темнело родимое пятнышко.
– Ай, ай, ай! Вы ж приметная, вас люди на всех собраниях видели, комсомольскую бригаду вашу помнят. Упаси бог, выдаст кто… Лучше бы кто другой пришёл, – прикрывая дверь, зашептала Мирониха.
– Некому больше… А время не ждёт, – кратко объяснила учительница. – В Ярыжки мне нельзя – это верно: там нас с Коноплянко по всем дворам ищут.
Валя, войдя со двора в хату, ахнула, покраснела от волнения и, встретившись взглядом с серыми лучистыми глазами гостьи, радостно бросилась к ней:
– Вы… вы учительница из Ярыжек?
Марина Ивановна, ласково смеясь, шепнула ей на ухо:
– Я из Ярыжек. Но этого никто не должен знать. Меня зовут Ганна. Я вместо тёти Оксаны пришла.
Валя сложила на груди руки.
– А я думала… Мы так хотим учиться! – горячо сказала она. – Уже сентябрь скоро!
Марина Ивановна притянула к себе девочку и тихонько сказала:
– Сейчас это очень трудно, но я поговорю об этом с кем нужно. Может быть, нам удастся что-нибудь придумать… Я приду к вам первого сентября. А пока давай запишем всех ребят в Макаровке. Ты будешь моей помощницей, хорошо?
Когда пришли Нюра и Лида, Марина Ивановна сидела за столом и вместе с Валей составляла список всех ребят школьного возраста в селе Макаровке.
– Вот, Валечка, тебе список. Завтра же обойди все семьи и запиши ребят, которые будут учиться, – говорила учительница.
Лида и Нюра от неожиданности не могли вымолвить ни слова.
– Марина Иван… тётя Ганна, вот ещё наши девочки! Они отличницы, они будут хорошо учиться! А Зорина звеньевая! – радостно представила их учительнице Валя.
– Вот и хорошо! Значит, все на местах, – пошутила учительница.
– Вы будете нас учить? – не веря своим ушам, спросила Нюра.
– У нас будут звенья? И пионерские отряды? И сборы? Как раньше? – спрашивала Лида Зорина.
– Всё, всё будет! Конечно, это не так скоро – мы должны быть очень осторожными.
Марина Ивановна долго говорила с девочками, потом вынула из сумки пачку тетрадок и дала их Вале:
– Вот раздай тем ребятам, которые будут учиться в школе. Пусть напишут своё имя, фамилию. А я приду ещё – тогда поговорим.