Штрафбаты Гитлера. "Живые мертвецы" Вермахта - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Васильченко cтр.№ 19

2) безусловной предпосылкой для удовлетворения ходатайств является констатация государственного образа мышления.

В случае, если речь идет о пункте 1а, то требуется тщательная перепроверка политического поведения объекта. Констатация, что осужденный больше не занимается политикой или демонстрирует лояльность, не является достаточной. Надо получить ясные доказательства того, что после выхода на свободу (в среднем срок заключения длится три года) объект стал придерживаться национал-социалистических воззрений, что должно очевидно следовать из его нынешнего поведения. Соответствующим структурам надлежит выяснить в партийных инстанциях сведения о членстве или сотрудничестве с национал-социалистическими объединениями, с Национал-социалистическим вспомоществованием, имперским союзом ПВО. В данной ситуации членство в Немецком трудовом фронте не принимается в расчет, так как объект может примкнуть к данной организации, исходя из социально-экономических побуждений, а не по политическим причинам. Особое внимание надо обращать на участие в национал-социалистических мероприятиях: сборе пожертвований, участии в подписной кампании на национал-социалистические газеты и т. д.».

Подобная перепроверка со стороны гестапо, а также рассмотрение ходатайств в четырех структурах (Вермахт, полиция, юстиция, НСДАП) значительно замедляли процесс поставки новых кадров на фронт. То же самое можно было сказать и об уголовных элементах, хотя их проверка в криминальной полиции занимала гораздо меньше времени, нежели «тестирование» бывших политических заключенных в гестапо. Несмотря на выход апрельского приказа, Вермахт пока вынужден был считаться с такими задержками.

Ввиду подобной ситуации принципиальное решение было принято в первых числах сентября 1942 года. Высшие чины Верховного командования Вермахта настояли на будущем использовании на фронте бывших заключенных, «недостойных несения службы». 11 сентября 1942 года верховный военный судья Шерер позвонил в Имперское министерство юстиции и сообщил, что Верховное командование может незамедлительно использовать бывших заключенных. Для ускорения данного процесса предлагалось изменить процесс удовлетворения ходатайств о повторном предоставлении пригодности к службе.

Очевидно, принимался во внимание тот факт, что в случае «недостойных» с незначительными проступками, командование военных округов могло отказаться от «расследований» прочих инстанций. Почти в то же время военный судья Вестфаль в своем разговоре подчеркивал: «Вмешательство полиции можно рассматривать как целесообразное лишь в случаях совершения тяжких преступлений, а также антигосударственных действий и измены Родине». Второпях армейские чины и представители Министерства юстиции подготовили проект создания «испытательного подразделения 999», которое, возникнув в октябре 1942 года, поначалу получило название «африканская бригада-999». С самого начала предполагалось, что в ней могут оказаться не только бывшие заключенные, но и те, кто все еще пребывал в лагерях и тюрьмах. Примечательно, что служба в бригаде-999 рассматривалась как «испытание фронтом», и лишь потом «недостойные» могли быть признаны пригодными к службе и переводиться в регулярные части Вермахта.

При комплектации 999-х подразделений командование Вермахта обращало внимание на то, чтобы они представляли собой смесь из уголовных элементов, политически неблагонадежных элементов, религиозных диссидентов и людей, не прошедших расовые критерии, так называемых Нюрнбергских законов. Командование 999-ми батальонами поручалось надежным офицерам и унтер-офицерам, которые должны были не просто руководить и наводить дисциплину во вверенных им подразделениях, но и проводить в жизнь тактику косвенного уничтожения нежелательных элементов.

Все мужчины, признанные «недостойными несения военной службы», получали свидетельство о снятии с воинского учета, которое из-за синеватого цвета, называлось «голубым свидетельством». Его обладатели более не попадали под контроль военной администрации.

К моменту начала Второй мировой войны в Германии в тюрьмах и лагерях находилось около 300 тысяч противников гитлеровского режима. Всего же в местах заключения к 1939 году побывало около миллиона человек. Начало войны стало отправной точкой для ужесточения внутреннего террора. 3 сентября 1939 года, два года спустя после нападения на Польшу, Гиммлер по указу Гитлера издает указ «О принципах внутренней государственной безопасности во время войны». В нем, в частности, говорилось: «Любая попытка подорвать сплоченность и боевой дух немецкого народа будет подавляться самым жесточайшим образом. В том числе тюремному аресту будет подвергнута любая личность, которая в своих высказываниях будет выражать сомнение в грядущий победе рейха или правомочности Германии вести войну». Данное определение способствовало новой волне арестов коммунистов, социал-демократов, либералов и деятелей христианских церквей. Большинство из них давно уже не помышляло об антифашистской деятельности. Многие были арестованы повторно.

По мере развертывания военных действий и подготовке новых операций руководство Рейха пыталось заблаговременно принять меры, способствовавшие мобилизации сил. В 1940 году были проведены освидетельствования всех «непригодных к военной службе». Подобные освидетельствования прокатились по всей Германии, присоединенной Австрии, аннексированных частях Чехословакии и на территории захваченной Польши. Подобные проверки касались не только тех, кто оказался на свободе, но и тех, кто все еще находился в лагерных бараках. Эрвин Барц в своих мемуарах описывал освидетельствования следующим образом: «Правда, мне забыли сообщить о моем исключении из рядов Вермахта, но я считал это само собой разумеющимся — «государственный преступник» не был достоин носить «почтенную военную форму, врученную ему фюрером» для участия в захватнической войне. Тем больше я удивился, когда летом 1940 года получил приглашение на освидетельствование. Как антифашист, да еще осужденный, я всегда немного нервничал. Но когда я получил официальное письмо, я был абсолютно спокоен. Я был полностью убежден в том, что это письмо было направлено мне по ошибке. Перед входом к центр освидетельствования я спросил должностное лицо: «С какой целью меня вообще сюда вызвали?» При этом я показал ему мой единственный документ — справку об освобождении из тюрьмы. Он неуверенно изучил справку, но все равно сказал: «Проходите!»

В здании Богемского пивоваренного завода оказались собраны около сотни мужчин. Все приблизительно 1900–1911 годов рождения. У меня сложилось чувство, что я был одним из немногих, кто не воспринимал этот визит всерьез. Я стоял в спортивных брюках у линейки для измерения роста, когда вошел взволнованный унтер-офицер. «Кто здесь Эрвин Барц?!» — крикнул он. Я представился. «Мужчина, одевайтесь. И как можно быстрее к обершютце СС». Я охотно последовал за ним.

Увидев меня, эсэсовец удивился и закричал: «Как вы осмелились войти? Ждите в коридоре, пока вас не позовут!» Кажется, для меня было предназначено особое освидетельствование. Тянутся напряженные минуты. Вдруг раздается: «Инструментальщик Барц, войдите!» Внутренне потешаюсь над этим обращением. «Заключенный» или «государственный преступник» звучало бы плохо. Однако обратиться ко мне «товарищ» или «господин» было нельзя. В итоге, обратившись ко мне по профессии, эсэсовец принял соломоново решение. На помосте сидело несколько офицеров и человек в штатском, в котором я без труда узнал служащего гестапо. Тут же начинается небольшой допрос.