Нордические олимпийцы - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Васильченко cтр.№ 45

Страница

Еще 30 июля 1936 года, то есть накануне открытия Олимпиады, Геббельс встретился с парой сотен иностранных журналистов в конференц-зале Берлинского зоопарка. Он не пытался запугивать представителей СМИ, наоборот, он был радушен и мягок. На людях он напрочь отрицал, что Германия использовала Берлинские игры для каких-то политических целей. Он публично заявил: «Я могу вас заверить, что дела обстоят совершенно не так. Если бы кто-то пытался использовать игры для пропаганды, то я бы первым узнал об этом. Конечно же Германия хочет показать гостям свои лучшие стороны. Но это жест вежливости, который не имеет никакого отношения к политической пропаганде. Мы хотим вам показать настоящую Германию, а не «потемкинские деревни». Но ни один из иностранных журналистов не попросил, чтобы ему показали концентрационные лагеря. Хотя лагерь Ораниенбург располагался всего лишь в паре десятков километров от столицы рейха. После этой встречи Геббельс записал в дневнике: «Не надо иметь больше талантов, чтобы формировать мировое мнение. Думаю, они что-то могут решать. Я произношу речь. Короткую, бесстрашную, предельно ясную. Удивлен, что мне аплодировало множество людей». Но Геббельс заблуждался — иностранные журналисты очень скептически относились к национал-социалистическому режиму и едва ли одна речь, произнесенная министром пропаганды, могла что-то изменить. Один из обозревателей «Нью-Йорк тайме» позже отмстил: «Немногие согласились с тем, что было сдержано первоначальное обещание и нас не будут потчевать пропагандой».

Политические проблемы могли подниматься не только журналистами, но и спортсменами. Не всегда они это делали гласно. В качестве примера подобного рода безмолвной деятельности можно привести бегуна Сон Ки-Тей (Сон Ки-Чун или Сон Ки Чжун — в некоторых прочтениях). Несмотря на то что он был корейцем, но выступал за сборную Японии, которая оккупировала его страну. Для Сон Ки-Тея бег был одним из способов своеобразной борьбы против японской оккупации. Как-то он сказал: «Японцы могли помешать нашим музыкантам играть наши песни, они могли заткнуть голос нашим певцам, они могли заставить замолчать наших ораторов. Но они не могли помешать мне бегать». Сон Ки-Чун большую часть своей жизни провел в беге. В детстве ему постоянно приходилось бегать за хлебом до пекарни, находившейся в нескольких километрах от его дома. Затем ему приходилось бегать на работу на небольшое предприятие, занимавшееся сельским хозяйством и лесозаготовками. Его друзья направлялись на ту же самую работу на велосипедах, но им не всегда удавалось обогнать Сон Ки-Чуна. Даже во время работы он постоянно бегал по крутым горным склонам вверх и вниз, что дало молодому корейцу неимоверную выносливость. Его спортивные способности были настолько выдающимися, что его скоро заметили и направили учиться в Сеул, в одну из частных школ, где как раз готовили бегунов. В апреле 1935 года спортивный мир потрясло сенсационное известие: ранее никому не известный азиатский атлет смог преодолеть марафонскую дистанцию за 2 часа 26 минут. Это был новый мировой рекорд! Именно после этого японцы настояли на том, чтобы Сон Ки-Чун выступал под новым именем. Ему была «предложена» его японизированная форма Сон Ки-Тей. Однако, уже оказавшись в Берлине, бегун категорически отказывался давать автографы, ставя имя Сон Ки-Тей. Он даже пытался настаивать, чтобы к нему обращались по родному корейскому имени. Забег на марафонскую дистанцию состоялся 9 августа. Как и прогнозировали многие, первым пришел Сон Ки-Чун. Он не смог побить свой собственный рекорд, но его результат все равно был лучшим в мире — 2 часа 29 минут. С отставанием в две минуты вторым финишировал англичанин Эрнст Хапрер. Третьим пришел еще один «японец» Шороу Нан, который на самом деле был корейцем Нам Суп Йонтом.

На финише не обошлось без происшествий. Если Сон Ки-Чун появился на Олимпийском стадионе с хладнокровным лицом, то Эрнст Харпер еле-еле сдерживал гримасы боли. Он очень сильно натер ногу, и одна из спортивных туфель буквально хлюпала, наполненная кровью. Когда англичан финишировал, то он упал на землю. К нему сразу же бросилось несколько человек. Но все они не знали английского, а потому не сразу смогли отнести его в раздевалку, где находились британские спортсмены. Самое парадоксальное заключалось в том, что Эрнст Харпер был шахтером, и когда к нему подошел корреспондент «Ассошиэйтед Пресс», то он первым делом у него попросил сигарету. Журналисту было очень непривычно видеть серебряного призера Олимпиады, одного из лучших европейских бегунов на длинные дистанции с сигаретой в зубах. А тем временем в раздевалке Сон Ки-Чуна ожидал не самый приятный сюрприз. Это были устроившие овацию японские журналисты. Один из них, зарыдав, обнял бегуна: «Мы готовились к этой победе 24 года. И вот мы победили. Это величайший момент в истории Японии». Сон Ки-Чун понял, что лучше было промолчать. Он лишь только передал слова почтения Эрнсту Харперу: «Передайте ему, что он прекрасный человек». Но для Сон Ки-Чуну предстояло новое испытание — это было вручение золотой медали. Когда он стоял на пьедестале, то заиграл государственный гимн Японии. Спортсмен понуро опустил голову. Наверное, он был одним из самых несчастных победителей Олимпийских игр за всю историю их существования. Если верить мифам, то якобы на следующий день Сон Ки-Чун встречался с Гитлером. «Я хотел сказать фюреру, что я человек без родины. Но решил сдержаться. Не думаю, что он понял бы меня, так как вряд ли Гитлера интересовали подобные вещи».

Суббота 8 августа 1936 года должна была стать самым значимым днем в жизни Марти Глайкмана, еврейского спортсмена из сборной США. Он вместе с Сэмом Столлером, Фосм Драппером и Франком Викоффом должен был бежать эстафету 4 по 100 метров. Глайкман полагал, что у их команды были все шансы на успех: Столлер был силен на старте, Глайкман был быстр в беге по прямой, Драппер искусно входил в повороты, а Викофф как ветеран Олимпийских игр мог успешно выйти на финиш. Однако в девять часов утра всех четырех спринтеров к себе в комнату позвали тренеры: Лавсон Робертсон (университет штата Пенсильвания) и Декан Кромвель (университет штата Южная Каролина). В комнате уже находились Джесси Оуэнс, Макинтош Робинсон и Ральф Меткалф. Двух бегунов ожидало неприятное известие. Тренер сборной США решил поменять Глайкмана и Столлера на Меткалфа и Оуэнса. Предполагалось, что немцы могли выставить на эстафеты более сильных спринтеров, нежели ранее. Глайкман был словно поражен молнией: «Тренер, нет никаких оснований полагать, что немцы могут хоть как-то соперничать с нами». Действительно, до этого момента самым успешным немецким спринтером был Бохмайер, которого могли обойти и Столлер, и Глайкман. Последний и слышать не хотел о замене: «Мы можем проиграть только при одном условии, если уроним палочку». Кроме этого он не мог понять, как можно было ставить на это соревнование Оуэнса и Меткалфа, которые не имели ни малейшего навыка в передаче эстафетной палочки, что было не менее важно, чем скорость бега. Но американские тренеры были непреклонны, даже несмотря на то, что сам Оуэнс не был уверен в своих силах. «Я уже выиграл три медали и изрядно устал, позвольте ребятам бежать. Дайте им шанс». Позже Глайкман утверждал, что эти просьбы не были искренними, а сам Оуэнс очень хотел завоевать четвертую золотую медаль. Кроме этого Глайкман считал, что их не допустили до соревнований, так как они были единственными евреями среди американских спринтеров. Даже строилась версия о заговоре, составленном Эйвери Брэндеджом, который не особо и скрывал свой антисемитизм. На первый взгляд в этой версии не было никакого смысла, но если учесть, что американцы с большой долей вероятности могли завоевать «золото», то присутствие сразу же двух евреев на пьедестале Берлинских игр могло поставить Брэндеджа в «весьма неудобное положение».

Страница