Тучи над его головой сгущались. Алан почувствовал настоящий страх. Не за себя, а за Розмари — за то, что она может сделать. То, что, вероятно, он не мог предусмотреть. Он понимал, что невозможно представить, как среагирует женщина, как бы хорошо и долго он ее ни знал, когда столкнется с ситуацией, совершенно чуждой для нее, выходящей за рамки ее образа жизни и всех, кого она знает. Это могут быть слезы вперемешку с криком, громкими угрозами и — не дай бог! — озвученным намерением совершить самоубийство.
— О чем задумались? — весело приветствовала всех Розмари. К ней только что подошла какая-то женщина, которую представила Фенелла, и похвалила ее красивый костюм.
Алан промолчал. Что он мог сказать? Конечно, это неправда. Еще одно представление — на этот раз Фенелла познакомила их с мужем женщины:
— Бабушка, дедушка, я не думаю, что вы знаете сэра Уильяма Джонсона. Это мой крестный отец.
Разве они с Розмари присутствовали при крещении Фенеллы — тридцать пять лет назад? Он совершенно не помнил ни этого события, ни того, чтобы кто-нибудь потом рассказывал о высоком и стройном мужчине в визитке с цветком гардении в петлице. На голове у него красовалась копна аккуратно подстриженных, слегка вьющихся и абсолютно седых волос. В этом человеке было нечто такое, что, как любила повторять Розмари, наводит на какую-то мысль. Он попытался напрячь память и вспомнить, но слабый проблеск уже безвозвратно исчез. Ясно было лишь то, что сэр Уильям (которого Фенелла теперь называла «дядей Биллом») — примерно того же возраста, что и он сам.
Алан уже много лет не был ни на чьей свадьбе. Наверное, свадьба Фенеллы была в этом смысле последней. Церемония проходила в церкви, обряд был ему незнаком и наверняка проводился по Книге молитв альтернативной службы
[21]
. Несмотря на то что ему это все не было особенно интересно, Розмари назвала обряд «пародией». Не удержавшись, она так ему и прошептала. Когда песнопения были закончены и было прочитано последнее стихотворение, специально написанное кем-то из родственников, Алан ощутил немалое облегчение.
Вскоре последовал обед, не в стиле самообслуживания, а в виде нескольких блюд — фаршированных кабачков, пасты, жареных креветок и шотландской куропатки, — которые подавали на столики, рассчитанные на четырех гостей. Алан почувствовал себя в тисках мрачного уныния. Он знал, что подвержен такому состоянию, но уже успел позабыть о нем после воссоединения с Дафни. Это уныние охватило его вместе со страшным ощущением того, что он никогда больше не увидит ее снова, что все его родственники на этой свадьбе, его сын, дочь, внучки и их мужья, отвернутся от него и сплотятся вокруг Розмари, заклеймят его позором и разрушат их счастье с Дафни.
Их соседями по столику стали сэр Уильям и леди Джонсон, и так их рассадила скорее всего Фрея, потому что все четверо были примерно одного возраста. Алан вновь чувствовал, что откуда-то знает Уильяма Джонсона, хотя его глубокий медленный голос был все-таки ему незнаком. Леди Джонсон выглядела моложе своего мужа. Та, которую он называл Амандой, была худой блондинкой. На ней было очень красивое платье почти такого же цвета, как и костюм Розмари, однако даже Алан, не слишком искушенный в женских нарядах, мог догадаться, что оно явно куплено в одном из парижских бутиков. Ее маленькая шляпка, по его мнению, представляла собой мудрый выбор для такого рода сборищ, где каждый крупный «игрок» становился предметом широкого обсуждения. Он с грустью осознал, что начал уже сравнивать Розмари с другими женщинами, большинство которых ему казались более привлекательными и более изысканно одетыми, чем она. Эта неприятная задумчивость была прервана сэром Уильямом, который сказал:
— Мне кажется, я видел вас где-то, только это было давным-давно…
Алан не успел ответить, потому что в этот момент церемониймейстер объявил о предстоящей речи друга новобрачного — человека, которого прежде называли шафером. Алан взглянул на сэра Уильяма и кивнул, но дальнейшая беседа была уже невозможна.
Речь оказалась короткой, правда, без курьезов и непристойных шуток. Не так просто разбавить речь сексуальными намеками, если парочка, за которую поднимают тост, живет вместе уже пять лет. Всем хотелось поскорее приступить к еде, но никто не возражал против бокала шампанского. Очевидно, кроме ответного выступления жениха и довольно странного тоста за королеву, больше никаких речей не ожидалось. На их столик принесли бутылку белого и бутылку красного вина, и Алан сказал:
— Я тоже вас откуда-то знаю. Мне кажется, я даже называл вас Биллом. Ваш голос несколько сбил меня с толку, но я понимаю, что он, должно быть, изменился с тех пор, как мы еще детьми собирались… — он слегка запнулся, — в тех водоводах.
Билл Джонсон засмеялся. Так смеются не от изумления, а, скорее, когда понравился ответ собеседника.
— Водоводы, да-да, давно уже я не произносил этого слова. Мы приходили туда всего пару месяцев, но я часто потом вспоминал. Мне это даже снится иногда. — Его голос сделался еще глубже, но в нем, как ни странно, были различимы мальчишеские нотки. — Моя семья проживала на холме, а вы, думаю, — на Шелли-Гроув. Теперь я вспомнил и вас, и еще парочку других, кто там был. Там, помнится, была очаровательная девочка по имени Дафни, кажется, и еще мальчик из непростой семьи… Ах да, и куча детей из семейства Бэчелор.
— Я тоже там была, — заметила Розмари.
Алан уловил сердитую нотку в ее голосе, но сразу понял, что она, скорее, связана с тем, что в разговоре было упомянуто имя Дафни. Жена Билла Джонсона тоже услышала это имя. Она, казалось, проявила интерес, взглянув на мужа, и Билл ответил ей весьма дипломатично (поскольку и правда, как узнал потом Алан, когда-то служил дипломатом):
— Конечно-конечно, Розмари была единственной из девочек, которая ходила туда с завидной регулярностью. Вы двое, наверное, там и познакомились?
— Совершенно верно, — довольно холодно ответила она. — Мы знаем друг друга всю жизнь. Мы неотделимы друг от друга, не так ли, Алан?
Хотя это имело мало общего с церемонией, свидетелями которой они только что стали, Алану вдруг пришла в голову строчка из старых обрядов бракосочетания:
— Что Господь сочетал, того человек да не разлучает!
Фраза прозвучала для него не слишком утешительно.
Обед был не самым подходящим временем, чтобы обсуждать отрезанные кисти рук, которые нашли в водоводах. Но Билл Джонсон все-таки не удержался и потом упомянул об этом. Он также сказал, что учился в Кембридже вместе с Дафни. Алан почувствовал приступ ревности, но слегка успокоился, когда Билл сказал, что в университете у них не было почти никаких контактов друг с другом. Впрочем, Джонсон добавил при этом, что лицо Дафни забыть невозможно. Аманда, которая почти не принимала участия в беседе, но слушала и иногда обменивалась репликами с Розмари, заметила, что им всем надо бы снова встретиться. Возможно, за ужином в каком-нибудь ресторане. Она сказала, что позвонит. Алан не верил в подобные обещания — насчет приглашений и встреч после многолетней разлуки. О них почти всегда забывали. В любом случае Розмари наложит свое вето.