Призраки вокруг нас. В поисках избавления - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Холлис cтр.№ 5

Так какова же «реальная» история нашей жизни? Или все они реальны, или нереальны, лишь приходят и уходят? Одни истории мы рассказываем самим себе, другие оставляем для других. И некоторые из них даже бывают правдивыми. Но есть истории, вплетенные в нашу повседневную жизнь настолько, что мы зачастую или вообще никогда их не осознаем. Какие истории состоят из наших рационализаций, защитных механизмов, в какие из них мы вляпываемся, как мухи в липкую ленту?

Каждый из нас грешит заблуждением сверхобобщения, и то, что «истинно», что «на самом деле», становится точкой отсчета, сценарием наших действий в каждой новой ситуации. Почему и каким образом старые раны и прошлые обиды проявляются в настоящем в форме преломления глубинных внутренних истин или сверхкомпенсации, или взгляда свысока на чуждые нам сценарии? Как в детстве те или иные истории становятся «нашими», какие команды мы получаем для прохождения службы в оставшихся главах нашей истории? Кому было суждено быть невидимым ребенком, посредником, козлом отпущения, изгоем? Как эти истории продолжают жить в настоящем?

Глубинная психология позволила нам узнать о существовании специальных «устройств», которые защищают нас от ненужных историй – это механизмы отрицания и идентификации. Иногда мы проецируем фрактальные сценарии, палимпсесты потенциальных возможностей, на других и потом смотрим на них только с этого ракурса, отказывая в активном участии в нашей внутренней драме. Так мы неосознанно ищем тех, кто снова и снова принимал бы на себя роль наших гонителей, спасителей, жертв. Какие-то истории мы подавляем, и они прорастают многим позже – в наших снах, наших телах, наших детях, наших обезболивающих привычках. Порой другие начинают проигрывать сцены нашей тайной жизни, воплощать нашу тень, и тогда мы отмежевываемся от них, выносим им приговор, ведь собственная тень всегда отталкивает. Человеческая психика необъятна, и нам никогда не познать ее целиком, разве что совсем малую часть. И вот мы, гордые своим сознанием, проживаем жизнь, находясь на службе у историй. Одни из них нами осознаны, но искажены интерпретациями, другие неосознаваемы и неизбывны, но все они привязывают нас к прошлому, над которым мы не властны. Учитывая повсеместность этих безмолвных созидательных нарративов, хочется спросить: каковы наши шансы в борьбе за свое сознание против всех тех сил, что диктуют нам правила жизни?

* * *

А сейчас пришло время поведать две нерассказанные истории, каждая из которых смогла глубоко проникнуть в повседневную жизнь своих героев. Первая – семейная история моего хорошего друга Стивена Данна, поэта, лауреата Пулитцеровской премии. Другая взята из романа Бернхарда Шлинка «Чтец».

История Стивена не раз находила отражение в его стихах, к тому же он лично дал мне разрешение привести ее здесь, поэтому я законно раскрываю вам его личную тайну. (Хотя я уверен, что в детстве эта история была одним из самых страшных секретов Стивена.) Как-то раз он сказал мне, что в определенный момент начал замечать холодность в отношениях между отцом и матерью. Причина была ему неизвестна. Его отец частенько допоздна засиживался в кресле-качалке за книгой и стаканом виски, а наутро Стивен находил его в компании недопитой бутылки и недочитанной книги.

Как-то Стивену пришлось идти в близлежащий паб, чтобы привести отца к ужину. Стивен преклонялся перед отцом, тот однажды взял его посмотреть на то, как сильный ураган вздымал прибрежные воды. Мать отругала их обоих, лишив своей оградительной, «правильной» любви. А ребенок сидел между папой и мамой в эпицентре привычного ненастья. Он знал, что каждый вечер за ужином буйствовали более темные и разрушительные волны. Учитывая известные ограничения детского кругозора и способности к пониманию, маленький Стивен, полагаясь только на интуицию, мог сказать лишь «Я подумал тогда / Что-то сломалось» [11] . Ребенок пытается нормализовать ненормальное. В то время как психика, фиксируя сейсмографические данные, уже «знает», сам ребенок пока не обладает способностью прояснить, изменить, разрешить что-то во внешнем мире.

Что же сломалось? Откуда эта отчужденность? В чем ее истоки? Ответы были потеряны надолго, очень надолго. Стивен потом писал мне в одном из электронных писем: «Всю правду я узнал от отца, когда мне было уже шестнадцать. Он был пьян, но было ясно, что говорит он правду. Он просил меня держать его признание в тайне». Стивен узнал, что однажды мама полезла за семейными сбережениями и не нашла их. Отцу же пришлось соврать, чтобы скрыть правду.

Деньги он отдал моему дедушке по материнской линии, так как женщина, с которой тот тогда жил, попала в больницу. Дедушка тратил много денег на лечение и попросил отца помочь. Дедушка, конечно же, не имел возможности вернуть деньги, а однажды мать обнаружила, что все семейные сбережения куда-то пропали. Отец сказал, что потратил их на скачках, так как он знал, что маме будет неприятно узнать о новой женщине в жизни ее отца. Вскоре дедушка умер, а отец так ничего и не рассказал, а мать до конца жизни попрекала его мнимой растратой. В пятьдесят девять лет он умер от сердечного приступа. Это был второй приступ, после первого врачи запретили ему пить, но он лишь удвоил «дозу».

Так, благородный поступок, нерассказанная история, стал навязчивым призраком семьи, разрушил брак и оставил ужасный шрам на жизни ребенка. Стивен потом писал мне: «Я по-своему любил каждого из участников этой истории. И эта история во многом определила мою склонность к молчанию, к амбивалентности, к желанию быть на стороне всех задействованных сторон». Отметим эти свойства личности – амбивалентность и молчание. Возможно, порой они приносят пользу, но были ли они избраны личностью сознательно или были навязаны? Мне сразу же вспоминается джойсовский Стивен Дедал, который как-то сказал, что чувствует себя обязанным быть молчаливым, невесомым, хитрым, иначе ему просто не пробиться через чащу жизни.

Жизнь Стивена Данна, его стихи навсегда останутся в плену у этих запутанных затруднений. Двадцать лет спустя после того, как мне была поверена семейная тайна, он вновь вернулся к этой первосцене, написав стихотворение «Мой призрак»:

Открытый человек, зовущийся моим отцом, однажды

Скрыл истину и так обрек себя на долгую печаль.

Теперь он вынужден скитаться по ночам,

И бремя, как свое, я в каждом слове ощущаю.

Не здесь, не там – нет ему крова в нашем мире [12] .

Истина, спасающая нас от печали… Конечно, она должна быть высказана, и камень Сизифа падет с плеч! Но вдруг мы слышим голос чести, и истина повисает в молчании и невесомости. Наследство Стивена проявляется каждый день в незримых, но непреодолимых формах. Как же нам отыскать наше место в этом перенаселенном призраками мире?

Отец умер, когда Стивен учился в Испании. В ту ночь Стивен и его жена проснулись, услышав, как что-то стучит по крыше. Не было ни грозы, ни нависших веток – никакого естественного объяснения. А утром из Нью-Йорка пришла телеграмма – его отец умер в тот самый ночной час. Стивен и его жена не сомневались ни секунды, будучи при этом вполне рационалистичными людьми, что это призрак отца стучался, просил разрешения войти или просто хотел попрощаться. Все это казалось немыслимым и бессмысленным, но оба они были в ужасе и пережили нуминозный опыт таинственного призрачного присутствия. Кто возьмется утверждать, что это не был действительно дух человека, искавший пристанища, желавший напоследок увидеть тех, кто был ему дорог, удаляясь от нашей вращающейся земли, нашего единственного дома? И кто возьмется точно утверждать, противореча интуиции Стивена, что этот дух до сих пор не скитается, как старый мореход с альбатросом нерассказанной истории на плече [13] , желающий быть услышанным и, наконец, обрести покой? Кто возьмется утверждать, что во многих случаях в нашей жизни действует не тот же самый непрошенный дух, ищущий нашей доброжелательности и нашего милосердия, чтобы мы уподобились Филемону и Бавкиде и приютили божественного странника? Только в те моменты, когда мы приветствуем духов, впускаем их в свою жизнь, они способны раскрыть себя. Если мы интересуемся тем, кто пришел и зачем, то вступаем в чреватый ростом и развитием диалог. Однако, если мы не откроем дверь, духи не исчезнут. Они просто уйдут под землю, но настойчиво и неизбывно продолжат быть рядом. Всякий призрак скажет вам, если, конечно, вы прислушайтесь, что настанет и наш черед сказать (словами поэта Стэнли Кьюница): «А этот прах / Лишь в одолженье был мне дан» [14] . Когда прах возвращается земле, энергия, одухотворявшая его, возможно перетекает в другую форму. В конце концов нет ничего страшного в том, чтобы спросить у прошлого, чего же оно от нас хочет. И тогда боль и травма начинают пониматься как остаток чего-то, что было, есть и будет.