Милли Бёрд
Милли устроилась на скамейке в общем вагоне, прислонившись головой к окну. Напротив сидела тетенька и читала книжку маленькой девочке, младше Милли на несколько лет. В книжке было очень мало слов: только легкие-прелегкие вопросы.
– Как говорит корова? – спросила мама у дочки и сама тут же подсказала: – Му-у-у!
Девочка эхом повторила звук, а мама так ее за это расхвалила, будто она корову изобрела. Высоко задрав подбородок, девочка болтала ногами. Мама наклонилась и поцеловала ее в макушку. Милли закрыла глаза и представила, что это ее сейчас поцеловали.
– А как говорит лошадка? – спросила мама.
И тут, запрокинув голову, как лошадь, Милли заржала своим самым лучшим лошадиным голоском:
– Иго-го!
Она с надеждой посмотрела на девочкину маму, но та в ответ сделала такие глаза, словно Милли что-то натворила.
Милли рассердилась и, спрыгнув со скамейки, сказала девочке:
– Однажды ты умрешь! – А потом ушла в соседний вагон.
Сандвичи
Что?
И занавески
прочитай-ка
эти картофелины.
Милли забрела в вагон-ресторан и уселась за столик. Ноги тут же прилипли к кожаному сиденью.
Милли посмотрела в окно. Снаружи мелькали пейзажи. Если сложить ладошки биноклем и поднести к глазам, то мир за стеклом превращается в быстрые-пребыстрые красные, зеленые и желтые полоски. Есть в этом что-то страшноватое и захватывающее одновременно.
«Ничего не бывает каким-то одним, – подумала Милли. – Все всегда и одно, и другое».
Например, она не желала прощаться со Стеллой, но хотела уехать с Карлом и Агатой; расстроилась, что папа умер, но была рада, что у него ничего больше не болит; любила маму и ненавидела ее тоже. А разве можно так: любить и ненавидеть одного человека? А если ты любишь его больше, чем ненавидишь, он тебя простит? Разрешит тебе себя найти?
Милли убрала бинокль, откинулась на спинку сиденья и оглядела просторы за окном. Казалось, ни у чего в мире нет конца и нет начала.
По вагону шла тетенька в форме «Индиан-Пасифик». У нее были длинные светлые волосы, а когда она улыбалась, в глазах блестели веселые искорки.
– Прошу прощения, – вежливо-превежливо обратилась к ней Милли. – А когда мы приедем в Мельбурн? Мне нужно туда через два дня.
Тетенька доброжелательно ей улыбнулась.
– Знаю, моя милая, – сказала она, – путь неблизкий. – Она достала из кармана шоколадку с коалой на обертке и протянула Милли. – Держи.
Та строго взглянула на шоколадку, а потом снова посмотрела на тетеньку и повторила:
– Мне нужно туда через два дня.
– Я тебе раскраску принесу, – засмеялась тетенька и ушла.
Милли развернула шоколадку и впилась коале в лапы. Тут из громкоговорителя послышался мужской голос:
– Доброе утро, дамы и господа! Если вы присоединились к нам в Калгурли, то добро пожаловать на поезд «Индиан-Пасифик». Надеемся, вы останетесь довольны поездкой. По дороге я буду не только делать объявления, но и рассказывать о нашей с вами замечательной стране. Скоро мы проедем по равнине Налларбор. Слово «Налларбор» имеет латинское происхождение и означает «нет деревьев». Тут растут солянка и лебеда – кустарники, устойчивые к засухе и соленой почве. Эта равнина – самый большой в мире цельный массив известняка, который в два раза превосходит Англию в размере. Ему около двадцати – двадцати пяти миллионов лет. Раньше здесь было море, поэтому состоит известняк в основном из ракушек.
Милли прижалась лицом к стеклу.
– Значит, вот какое у моря дно, – пробормотала она.
Надо Стелле рассказать.
Милли отложила эту мысль на полку «Вспомнить попозже».
За соседним столиком сидел мальчик, ее ровесник, и читал комикс. На обложке журнала красовался человек в накидке: одна рука вверх, другая держит кого-то под мышкой; на запястье прибор с кнопками и лампочками; под ногами здание в огне, а в волосах ветер.
Милли посмотрела на папин пивной чехол у себя на руке и представила, как летит в накидке по вагонам, мчится у пассажиров над головами и выручает всех из беды. А потом как рванет из поезда! – и прямиком в Мельбурн. Мама такой хорошей девочке точно все простит.
Тут над комиксом возникли глаза мальчика, и Милли встретила их испытующий взгляд. Тогда она выскользнула в вагон-ресторан первого класса…
И беру я яблоко
Сначала поняли, мол,
Как это
Новая Шотландия?
…и умыкнула оттуда белую скатерть.
Из рюкзака Милли достала свой Похоронный пенал, толстым черным фломастером написала на скатерти: «КС» – и завязала ее вокруг шеи. Потом сняла резиновые сапожки, написала на правом букву «К», на левом – «С», а у себя на руках: «Я ЗДЕСЬ МАМ» и «ПРОСТИ МАМ». Затем собрала меню со всех столов и возле надписи «Вас приветствует компания «Индиан-Пасифик»!» старательно вывела: «Вы все умрете». И чуть пониже, покрупнее: «НИЧЕГО СТРАШНОГО». И рядом нарисовала веселую мордашку.
Милли наблюдала, как тетенька неподалеку аккуратно красит губы. Когда та отвлеклась, девочка выудила помаду у нее из сумки.
– Одолжу ненадолго, – прошептала Милли.
Помадой она оставила свое послание на окнах, зеркалах в туалете и на всех столешницах вагона-ресторана. Никто ничего не заметил.
Милли шла из вагона в вагон и чувствовала, как белая накидка развевается у нее за спиной, а сапожки мягко пружинят по полу. На Милли смотрели все пассажиры, а она улыбалась им так, словно могла весь мир зарядить электричеством.
Ускорив шаг, она подняла руку и сжала ладонь в кулак.
Старушка неподалеку коснулась сиденья рукой, будто представляла, что на нем кто-то только что сидел и оно еще теплое. Милли опустилась на колени и незаметно к ней подползла.
– Однажды вы умрете, – сказала она.
Старушка посмотрела на нее и похлопала по голове.
– Ох, надеюсь, моя милая.
На полу вагона-гостиной девочка причесывала куклу.
– Однажды ты умрешь, – склонившись над ней, сообщила Милли.
Девочка даже не подняла головы.
– Сама ты умрешь.
– Знаю, – ответила Милли.
В другом вагоне папа кормил малыша и пытался успокоить двух своих драчливых сыновей.
– Однажды вы все умрете, – важно произнесла Милли, вознеся над собой пивной чехол.
Папа попытался закрыть детям уши.
– Иди отсюда! – шикнул он.