Якоб решает любить - читать онлайн книгу. Автор: Каталин Дориан Флореску cтр.№ 12

Гиги проводил Якоба до того места, где трудилась молодая пара. У девушки еще у самой было детское лицо, но она уже заботилась о ребенке так же, как и любая другая мать.

Через несколько недель весь двор был отстроен заново, а урожай собран. Эльза заплатила сумму, о которой договорился Якоб. Она с отцом переселилась обратно в господский дом, а Якоб получил комнату в людской. Теперь он был лишь в одном шаге от цели, но между ними еще стоял отец Эльзы.

Никлаус смотрел на Якоба с недоверием, хотя тот уже выполнил его самое заветное желание. Он как следует вел хозяйство, чистил стойло и грузил навоз на телегу. Лошадям, которых донимали слепни и мухи, повязывал тряпки на глаза и ноздри. Отвозил навоз на осеннее поле и разбрасывал его вместе с поденщиками. Спустя неделю землю в последний раз перепахали и посеяли озимую пшеницу. Придраться было не к чему, Якоб все делал правильно, но Никлаусу он все еще не внушал доверия.

Никлаус женился тоже не по любви, но выбор родителей оказался верным. Однако то, что газетная заметка могла свести его дочь с каким-то чужаком, о котором они не знали ровным счетом ничего, — это не укладывалось у него в голове.

Однажды Эльза и Якоб уехали из дома ранним утром и, прибыв в город, направились сначала в шляпную, а потом в обувную лавку. Наконец, со множеством коробок в руках, они зашли и в ателье мадам Либман. Эльзе было трудно угодить, снова и снова служащим приходилось показывать ей новые ткани и костюмы, снова и снова отцу приходилось раздеваться и одеваться. Наверное, это был единственный день в жизни отца, когда он полностью доверился матери.

Она одергивала пиджаки и рукава рубашек и почти нежно проводила ладонью по плечам Якоба. Оставалась последняя проверка — искушенные взгляды других женщин. Этому она научилась в Америке, сказала она и потащила Якоба на улицу. Они прохаживались туда-сюда, до перекрестка и обратно. Иногда Эльза брала его под руку, потом отпускала идти одного, а сама внимательно наблюдала. Костюм вроде бы понравился, поэтому она заказала еще несколько вещей, и наконец они с Якобом отправились к главной цели их поездки в город.

Она сказала консьержу, что ей необходимо поговорить с директором высшей школы электротехники, и тот, услышав ее имя, лично вышел их встретить. Директор поклонился и поцеловал Эльзе ручку, а затем повел их длинными коридорами в свой кабинет. Разумеется, он знал Эльзу Обертин. «Как же можно вас не знать, сударыня? Ведь все газеты сообщали о вашем возвращении», — сказал он и велел подать кофе и печенье.

Эльза изложила свою просьбу. Директор должен был принять Якоба в школу без аттестата, которого у него все равно не было, и без вступительных экзаменов, которые он никогда бы не сдал. Чем дольше она говорила, тем беспокойнее вел себя этот элегантный господин. Он покачивал носком ботинка и нервно теребил кончик пышных усов. Директор не торопился с ответом, возможно просто набивая себе цену.

Потом он начал объяснять, что связан законами и правилами, хотя и очень хотел бы помочь госпоже Обертин. Он нервно схватился за трость и стал расхаживать по кабинету, находя все новые препятствия исполнению ее просьбы. Якоб перебил его:

— Господин директор, я в таких вещах не разбираюсь, но мы вам хорошо заплатим. К вам в карман попадут немалые деньги.

Директор хотел было что-то сказать, но осекся. Якоб поднял ставку:

— Деньги и свинья, господин директор.

Директор мгновение колебался, но в конце концов жадность взяла верх.

* * *

По ночам Якоб выходил из людской, через заднюю дверь прокрадывался к Эльзе и овладевал ее телом. Ее отец знал об этом, он слышал, как Якоб тихонько проходил по комнате и забирался к ней под одеяло. Сдавленные стоны и вздохи он слышал тоже. Утром Якоб так же крадучись выходил из дома. Так продолжалось до тех пор, пока за несколько месяцев до окончания учебы он не вошел в дом через парадные двери и больше оттуда не уходил.

Якобу ни к чему была сельская свадьба, с шумихой и гостями, которые известно что думают. Но брак как таковой для него был важен, чтобы окончательно и официально, черным по белому, стать хозяином владений Обертинов — полей, фруктового сада и виноградника, скотины, подворья и городского дома. Поэтому он решил пропустить мимо ушей пожелание Эльзы, которая говорила: «Если уж играть свадьбу, то здесь, в деревне, у всех на глазах. И с таким размахом и затратами, чтобы все увидели: Обертины вернулись».

В один прекрасный день в апреле 1926 года Якоб надел свой лучший костюм и отослал цыган и поденщиков работать в поле без него. Запряг в коляску двух лошадей, открыл ворота и выехал на улицу. Удаляясь через село, Якоб и коляска становились все меньше, так что вскоре уместились между большим и указательным пальцами Никлауса, подбежавшего к воротам. Он с силой сжал пальцы, будто желая раздавить фигурку Якоба. Сплюнул под ноги, как иногда делал Якоб, сказал: «Ну что ж!» — и закрыл ворота.

Хотя прошло уже полтора года, он так и не узнал о Якобе больше, чем в день знакомства. Ни тогда, когда они плечом к плечу работали в поле, ни когда вместе наливали вино в бочки, а потом из бочек по бутылкам, и, уж конечно, не тогда, когда вечером Якоб жадно ел на кухне, точно так же, как у Непера. Солнце уже зашло, и Никлаус решил, что Якоб исчез навсегда. Утрату коляски и двух лошадей, не самых лучших, он бы пережил. Он надеялся, что больше не увидит Якоба, однако же беспокоился о его возвращении так же, как и дочь.

Никлаус не знал, как будет лучше: с Якобом или без него. Но они оба знали, что двор возродился из пепла только благодаря ему. Первым делом он нанял цыган, спас урожай и отстроил дом. Вторым — купил новый инструмент. А третьим — объявился однажды с десятком лошадей, которых достали «его цыгане», как он их называл. Никлаус не стал спрашивать откуда, дочь все оплатила. Кони были сильные, здоровые, их шкуры блестели.

— Ну вот, тесть, теперь ты снова при лошадках. Скоро у меня будет хозяйство, а у тебя — лошадки. Эта сделка нам обоим на пользу. — И Якоб поспешил в дом, принес бутылку шнапса и три стакана, Эльзе тоже пришлось выпить, тут он не терпел возражений.

Что касается Эльзы, то она привыкла к этому мужчине, к его ночным визитам, к тяжелому телу, которое оставалось лежать на ней после того, как он кончал — с толчками, пыхтя, крепко сжимая ее груди, с вытаращенными глазами, а она не открывала глаз с самого начала.

Якоб обильно извергал семя, в этом тоже проявлялась присущая ему неуемность. Пальцы на ногах растопыривались, мускулы напрягались и дрожали, из его нутра поднимался сначала едва слышный, а потом все более громкий рык, вены на шее набухали. Он выгибался так, что казалось, его позвоночник вот-вот сломается. Он опирался на руки, иногда его пот капал ей на лицо и на живот и смешивался там с его семенем. Кровать скрипела и билась спинкой об стену. Эльза знала, что отец все слышит, она стыдилась и в то же время нет, ведь Якоб был ей уже почти мужем.

И все-таки Якоб вернулся, довольно насвистывая себе под нос песенку, которую услышал в городе. Один из модных шлягеров того времени: