Порфирий снова посмотрел исподлобья.
– Младшего приказал наказать плетьми. А они, сучьи душегубы, запороли его насмерть, опосля умер у меня на руках.
– А чем же провинился твой сын перед барином?
– Двух карасей словил в хозяйском пруду.
– Ясно. А каким образом, голубчик, ты умертвил барина?
– Вилами. Пропорол насквозь, силушка у меня немалая. Вилы – вещь хорошая. И в хозяйстве сгодится, и для рати. Я французиков любил вилами колоть. А еще ножичком. Как поросят их свежевал. А еще хитростью извергов брал, когда они драпали из России-матушки. Давал им выпить и закусить. Но чаще колол или рубил. Ненавидел я их, извергов.
– Так ты голубчик, воевал против французов? – оживился Голевский.
– Да, ваше высокоблагородие. Воевал. И в пехоте, и в партизанах. А в партизанах у Василисы, слыхали? У Кожиной. Попал под Смоленском в плен, бежал и к ней потом попал.
– Молодец, Порфирий. Дай-ка я тебя расцелую за это. Я тоже воевал. Ты – мой боевой товарищ!
Они обнялись как братья. Порфирий оттаял и стал разговорчивее и доброжелательнее.
– А вас за что упекли сюда, ваше высокобродь?
– Да ни за что, – замялся Голевский. – Без вины виноватый.
– На Руси так испокон веков. Арестовывают невиновных, а злодеи живут на свободе.
– Ты прав, братец.
Голевский не стал распространяться о своих злоключениях. Не стоит посвящать незнакомого человека в свои дела. Александр Дмитриевич сразу перевел разговор на тему о войне, ведь о ней можно вести беседы до бесконечности. А времени у них теперь предостаточно. Сокамерники всю ночь проговорили, вспоминая былые времена и сражения.
На следующий день Порфирия куда-то увели. Отсутствовал он долго, а когда привели, был хмур и задумчив.
– Что случилось, голубчик? – поинтересовался у него Голевский.
Порфирий отвел глаза, ничего не сказал, а лишь глубоко вздохнул. Лег на кровать, свернулся калачиком и отвернулся к стенке. Капитан не стал его беспокоить. Мало ли у человека горя. Может, объявили ему о скором отправлении в Сибирь?
Ночью Порфирий почти не спал. Только все ворочался на лежанке и тяжело вздыхал. Голевский сквозь сон слышал это, но не стал задавать лишних вопросов. Переживает человек, но чем ему поможешь. Чужая душа – потемки. А через два дня товарищи по несчастью расстались: Порфирия заковали в кандалы и отправили по этапу в Сибирь. Точно угадал Голевский причину тяжелых вздохов и молчания сокамерника. А Александр Дмитриевич остался дожидаться своей участи.
* * *
Раздались быстрые и гулкие шаги по коридору. Зазвенели шпоры, забряцала шпага. Ошибиться здесь было нельзя: это поступь адъютанта Снеткова. Бенкендорф оторвал взгляд от бумаг и вышел из-за любимого бюро. Генерал уже по звуку шагов определял, какого характера донесение его ожидает. Если неспешные чеканящие шаги – значит, ничего экстренного или существенного. А если торопливые и быстрые – то значит, что-то важное и срочное. Сегодня, выходит, что-то срочное у Снеткова, раз так спешит. Так и есть. Двери резко приоткрылись, и появилась обеспокоенная и растерянная физиономия поручика. Озабоченным голосом он отрапортовал:
– Ваше превосходительство, важное донесение от казанского губернатора. Дело касательно капитана Голевского.
– Брависсимо! Что там? – генерал схватил письмо, быстро прочитал и удовлетворенно хмыкнул. – Ага, мерзавцы, зашевелились! Жареным запахло?!.. Я чувствую, Голевский на верном пути. Он, как хорошая гончая, взял правильный след. И, стало быть, хитроумная комбинация с этой польской княжной затеяна неспроста. Убрать нашего агента всевозможными способами, сбить его со следа – вот их первостепенная задача! Покамест у них это великолепно получилось, гвардеец в каземате и обвинен в тяжком преступлении. Но заговорщики рано радуются. Да, Голевский в каземате, но он-то жив и невредим. Пройдет время, он окажется на свободе и возьмет нужный след. Так что Голевского надо беречь как зеницу ока. Понимаете, поручик? Он не должен сгинуть в казанской темнице.
– Так точно-с, ваше превосходительство! – гаркнул адъютант и щелкнул каблуками. – Будем беречь капитана.
Зазвенели шпоры, Снетков вытянулся в струнку, а Бенкендорф недовольным тоном продолжил:
– Фокин не углядел за Голевским. Это явно его вина. И сие обстоятельство меня откровенно тревожит. Послушайте, Снетков, необходимо послать к Голевскому еще одного дельного жандармского офицера с двумя, а то и с тремя агентами. Надо усилить его негласную охрану. Нельзя манкировать его безопасностью. Кого порекомендуете, поручик?
– Я думаю ротмистра Шепелева и еще трех агентов.
– Шепелев? Что же, дельный офицер. Его и направь.
– Вот еще что… Словесный портрет польской княжны Марии Вербицкой точь-в-точь совпадает с описанием Анастасии Буковской.
– Буковская? Понятно… Непревзойденная шпионка. Она в свое время работала и на нас. Жаль, что она так печально закончила свою жизнь. Следует узнать, с кем она общалась в последнее время. Установите этих лиц.
– Слушаюсь, ваше превосходительство.
– Вы свободны, поручик… Да, вот что… Пошлите кого-нибудь к вдове Боташева со словесным портретом Буковской, пусть почитают. Сдается мне, что горничная Маша и эта авантюристка – одно и то же лицо. Проверьте это и сразу доложите мне. К вечеру, а сейчас я поеду к его величеству. Вели подать карету к подъезду. А Андреев и Фрост пусть меня сопровождают.
– Слушаюсь, ваше превосходительство.
Снетков откланялся, а Бенкендорф взволновано заходил по кабинету. Руки заложил за спину, склонил голову, а взгляд устремил в пол.
«Да-с! Буковская – серьезная штучка. Те, которые подослали ее к капитану, противники нешуточные. Не раз я встречался с этой бестией. По государственным, тайным делам, а также по личным, любовным. Вот тут она хорошо запомнилась. Что она вытворяла в постели – уму непостижимо! Ее вряд ли забудешь… И чертовка умна. Как она влюбила в себя в свое время Рылеева! В то время он уже состоял в тайных обществах и благодаря ей уже был на заметке у Фогеля. Голевский тоже не устоял, ясно…»
Генерал остановился.
«…И все же ставка на Голевского оправдывается. Он именно тот человек, который добьется истины. Значит, что-то важное он может обнаружить в Белояре, раз так его боятся. Ясно, что существует тайная организация. И ее люди есть даже у меня в канцелярии. Откуда тогда они узнали, что Александр Дмитриевич послан от меня? Они преследуют его от Петербурга. Вот канальи! Да, тайная полиция, сыск – это не военные действия. Там все просто. Здесь – свои, там – враги. Иди в атаку, руби сплеча, коли, режь, убивай! Бери в плен. Враг очевиден. А здесь вроде все свои, где друг, где враг – не разберешь! Противник хитер и скрытен. Волей-неволей приходится подозревать всех подряд. Приходится выманивать их, как зверей из берлог. Окопались, иуды!»