Лесная легенда - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бушков cтр.№ 33

— Все было, как обычно, только в одном месте, — и показал на карте, — собаки повели себя крайне странно. Впервые на моей памяти. Они…

Я прервал его и описал поведение собак у родника. Он подтвердил: именно так они и держались. Причем испугавшее их нечто, по личным впечатлениям майора, походило на некую узкую полосу, уходившую вправо, — когда он велел проводникам обойти то место справа, собаки точно так же артачились, а вот слева обошли охотно и вскоре пришли в норму.

Я ничего ему не сказал, пожал плечами: мол, мало ли что в лесу бывает… И отпустил к его людям, наказав завтра начинать проческу с рассветом — и, если удастся, если справятся, прихватить еще кусочек сверх предписанного.

На ночлег они располагались, не разбивая палаток. Кому хватило места, устроились в кузовах, а остальные намеревались спать прямо на земле, завернувшись в шинели. Ну что же, не декабрь месяц, ночку перетерпят, ребята бывалые…

Я стоял и покуривал, когда подошел Сулин:

— Товарищ майор, разрешите обратиться?

Не козырял — я его еще раньше предупредил, что мы тут обходимся без некоторых формальностей вроде козырянья. Я, разумеется, сказал:

— Обращайтесь.

Но он молчал, и словно бы не просто мялся — маялся. Еще с утра мне пришло в голову, что с парнем что-то не то: выглядел он чертовски невыспавшимся — глаза красные, припухшие. Ну явно не спал эту ночь. Бессонница у парня, что ли? Если так, почему не доложился у себя еще до отправки? Обязан был — ни к чему на таком задании радист — да и любой другой член группы — с бессонницей. Иногда люди вот так не спят всю ночь, получив из дома какое-нибудь плохое письмо, — но он то никаких писем не получал, не ездил к нам почтальон, понятно, ввиду засекреченности. Вообще то в аптечке у меня есть и бром, и люминал, но нужно прояснить все…

— Ну, что вы мнетесь, Сулин? — с легким раздражением спросил я. — Меня с вашей биографией не знакомили, но легко догадаться, что зеленого новичка к нам не отправили бы… — и подпустил металла в голос. — Говорите!

Подействовало. Он поднял глаза:

— Товарищ майор, я, кажется, с ума схожу. Посчитал, что обязан доложить…

Только такого мне не хватало для полного счастья… Однако я припомнил кое-что и сказал:

Я, конечно, не психиатр, старший лейтенант, но слышал от знающих людей: настоящий сумасшедший, даже начинающий, ни за что не признает, что он сумасшедший или только начинает с ума сходить. Была у меня операция, когда понадобилась подробная консультация психиатров — причудливый фигурант попался… Так что не делайте заранее столь убитого вида, лучше объясните кратенько: отчего вы решили, что сходите с ума? Может, с вами ночью попросту приключилось что-нибудь… этакое? Но что, как вы полагаете, никто из окружающих не поверит? Не могу вас посвящать в детали, но места у нас, знаете ли, интересные. Совершенно внезапно может приключиться что-нибудь такое, во что вроде бы и поверить невозможно, а оно, тем не менее, происходит. Были примеры, не вы первый, честно, слово. Ну?

Кажется, он чуточку приободрился. Сказал, не отводя глаз:

— У меня в палатке ночью цветы поют.

Знаете, я даже и не удивился как-то — после всего случившегося. Сказал только:

— Подробности?

— Я где-то около полуночи проснулся, точно время не засекал, — сказал Сулин. — Как раз из-за того. Негромко, но вполне явственно пела девушка. Язык мне незнаком, я только на немецком специализировался. Потом были еще разные звуки словно бы ручей плещется, девушки смеются, потом опять запели, уже на два голоса, мужчина и женщина, и снова весело так… Потом опять всякие звуки… Вполне мирные: птицы щебечут, кто-то что-то насвистывает. И опять поют. И так — до рассвета. Причем звук шел со стороны цветов, определенно. Я вставал, зажигал лампу — и все тут же стихало. А когда гасил и ложился, снова все начиналось. Так до рассвета и промаялся. Вот и все… Товарищ майор… Я как-то слышал, что у сумасшедших звучит как бы в голове, а тут звук, точно, шел со стороны, от цветов… Вот и все, наверно…

Ну, что тут сказать? В других обстоятельствах я бы после таких признаний, не колеблясь, тут же отправил бы шифровку Первому: дескать, у радиста что-то не в порядке с головой, требуется срочно замена. Но сейчас, в данных конкретных, условиях меня что-то на подобные поступки не тянуло…

Цветы поют, говоришь… — задумчиво сказал я, — Вот цветы у нас до сих пор не пели… Да не дергайся ты! Цветы, говорю, не пели — а вот случалось кое-что и почище. Места у нас такие… интересные места. То одно, то другое.

— Так что же делать, товарищ майор? — спросил он тоскливо. — Если сегодня ночью опять начнется…

Решение у меня уже было.

— А ничего особенного делать не будем, — сказал я. — Возьму раскладушку и переночую сегодня у тебя. Инструктаж слушай сразу. Если опять… начнется, не вскидывайся, лежи тихонечко, как мышка, и слушай, будто ты в опере или там в оперетте. Можешь не сомневаться: сон у меня чуткий, проснусь я моментально — но вскакивать сразу не буду, полежу и послушаю. Все ясно?

— Так точно… А если ничего не будет?

— То ничего и не будет, — пожал я плечами. — Тогда и будем думать, как жить дальше…

Минут за десять до того, как согласно уставу должен был наступить отбой, я сложил раскладушку, скатал постель. Сказал Ружицкому, что ночевать сегодня буду у радиста — такое, мол, пришло указание, в любую минуту следует ждать чрезвычайно важной радиограммы. Он явно поверил: объяснение было вполне убедительное, такое случалось.

Цветы, как оказалось, ничуть не увяли — ага, она успела подсыпать сахарку и бросить пирамидона. Стали устраиваться спать: Сулин разделся до исподнего, а я почему-то так и прилег поверх одеяла, сняв только сапоги и ослабив ремень. Почему — сам не знаю. Под подушку сунул фонарик, гораздо ближе, под самый подушкин уголок, примостил часы, немецкие, трофейные, для подводников, с покрытыми фосфором делениями и стрелками.

Уснул, как всегда, практически сразу.

А проснулся — рывком. Тут же вытянул часы за ремешок, глянул: после полуночи и минутки не прошло. Чуть скрипнула раскладушка Сулина, судя по изменившемуся дыханию, он проснулся, но указания выполнял четко, молодец — не ворочался, не позвал меня, лежал тихонечко.

Я тоже притаился, как мышь под метлой. Со стороны столика, где стояли обе банки с цветами, раздавалась песня, как Сулин и говорил, негромко, но явственно. Девушка пела на польском, весело так, игриво, задорно:

Помнишь, в Кельцах жили?

В лесочке шли вдвоем?

Помнишь, как кружили

стрекозы над ручьем?

Что характерно, песенку эту я прекрасно знал — Томшик ее как-то пел, еще до появления Сулина, так что у нас в лагере Сулин ее слышать никак не мог. Пел только раз — на Ружицкого она наводила тоску, сам он ничего не запрещал, но Томшик мигом сообразил, что к чему, и больше ее не пел. Потому что она только поначалу веселая — парень с девушкой поют на два голоса, вспоминают весело прошлое лето, романтические свои прогулки, поцелуи и все такое прочее. А в последних куплетах вдруг выясняется, что они оба из «конспирации», из подполья, что ее убили немцы прошлой осенью, и это он смотрит на ее фотографию, и представляется ему, что они эту песенку на два голоса беззаботно поют. В общем, ничего веселого, неудивительно, что Ружицкий затосковал, у него жена как раз в подполье и погибла, вместе они там были. Но тому, кто польского не знает, вот как Сулину, песенка до самого конца должна казаться веселой…