Прекрасна и очень опасна - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 11

Сергей лежал на спине – руки вытянуты вдоль тела; на груди, обтянутой свитером, – плеер: проводок тянется к наушнику-ракушке. Волосы откинуты со лба, белое-белое лицо, слегка улыбающиеся губы, спокойно опущенные веки. Голова его чуть повернута – ровно настолько, чтобы изуродованная щека оказалась прижата к подушке, и Лида видела его четкий профиль с хищным горбатым носом и лбом, который казался подчеркнуто высоким и чистым. Подбородок, и без того сильный, был сейчас еще немного выпячен, и лицо Сергея имело то дерзкое, немного насмешливое выражение, которое Лида так хорошо помнила. Это было обычное его выражение – раньше, давно, восемь лет назад – до их ссоры, до их взаимного отчуждения, ее отъезда – и их разлуки.

Их вечной разлуки…

Боже мой, за эти годы Лида успела забыть, как же красив, картинно красив был ее брат, забыла изысканную лепку его черт, потому что тот человек, который несколько дней назад пришел к ней и робко попросил приюта в собственном доме, оказался так изуродован, так изможден, что невозможно было узнать в нем былого красавца. Только смерть вернула лицу Сергея то, что отняла у него жизнь!

Она сначала подумала о смерти, а потом только осознала, что Сергей-то мертв. Повела глазами по выстуженной кухне – и взгляд ее сразу ухватил задвинутую печную вьюшку. Эти бутылки на столе… Он опьянел, слишком рано задвинул вьюшку и…

Как же это может быть? Как? Но ведь они даже не успели ни о чем поговорить, она так и не набралась храбрости спросить у него, почему, как так вышло, что он убил Валерия Майданского и угодил в тюрьму?! Она не спросила, что же произошло там, на зоне, что стало причиной его увечья: несчастный случай, злой умысел? Она не успела рассказать ему, как…

– Сережа? – спросила она высоким, дрожащим, детским голосом. – Сережа, ты где?!

Спросила так, словно искала его и не могла найти, – как было раньше, безумно давно, в детстве, когда они играли в прятки в этом самом доме. Здесь тогда еще было электричество, но они нарочно выключали его во всем доме. Только в печке на кухне – в этой вот самой печке! – пляшут красные огоньки за тяжелой чугунной дверкой, пахнет сосновой смолой и горячей пшенной кашей. Тетя Сима уже спит в своей боковушке (она их страсть как любила, эти крохотные комнатенки, и нарочно выгородила такую боковушку даже в городской квартире, в крупноблочных двухкомнатных хоромах), спит крепко-крепко, иногда принимается храпеть, и эти рулады порою даже заглушают треск промороженных дров в печке. Лидочка радуется, когда раздается теткин храп: она знает, что Сережа не может его слышать без того, чтобы не расхохотаться, и прислушивается, навостряет ушки: не донесется ли откуда-то сдавленный хохоток, не выдаст ли, где спрятался брат? Но он сдерживается, молчит, затаился так, словно его и нет нигде вовсе. И Лидочка вдруг воображает, что брат украдкой сбежал – тихонько оделся и подался в соседние Кукушки, например, где танцы в клубе и кино, а потом все идут к девчонкам в общежитие и там занимаются с ними неизвестно чем, так что тетя Сима при одном только упоминании об этом общежитии начинает булькать, как выкипающий чайник…

Брат ушел… но что это шуршит за печкой? Запечник, который вылезет в ночи и начнет навевать страшные сны? Или шорох раздается из подполья? Наверное, сейчас как раз подполяник празднует свадьбу своей дочери, а ведь она была украдена им из колыбели, когда мать оставила ее без присмотра… говорят, подполяники крадут девочек, которые остаются дома одни. А Лидочка сейчас одна!

– Сережка, ты где?! – кричит она, с трудом сдерживая слезы, но они уже звенят в голосе и вот-вот потекут по щекам, и вдруг зловещее шуршанье под полом прекращается, из-под печки выбирается толстенный теткин кот Малофей, а сверху, с полатей, сваливается… Сережка!

– Ну чего ты, ревушка-коровушка? – спрашивает он своим снисходительно-взрослым, невыносимо-противным и обожаемо-родным голосом, беря Лидочку за косичку, связанную калачиком на затылке, и легонько подергивая за нее. Лида подныривает брату под мышку и утыкается лицом в худой бок (ребра пересчитать можно!).

Как хорошо… Как спокойно…

Как давно это было и не вернется никогда! Полати порушены… вся жизнь изменилась бесповоротно! Вот что самое ужасное: не вернуть ничего, и прощения не попросить, и не погладить изуродованное, исстрадавшееся лицо… то есть погладить-то можно, но ведь брат не ощутит ее ласки. И не услышит отчаянного крика:

– Сережка, ты где?!

Не услышит и не отзовется. Ни-ког-да.

Лида почти не помнила, как избыла тот день. Вроде бы Костя не позволил ей остаться возле мертвого брата, увел с собой, в «Ниву», брошенную ими около магазина. Сели ждать. Молчали, молчали… Приехала милиция – скоро или нет, Лида не осознавала. Наверное, скоро, потому что было еще светло, солнце в зените, когда они все вместе, гурьбой, вернулись в теткину избу. Лида пыталась сосчитать, сколько народу приехало, но почему-то никак не могла: оперативников было то двое, то трое, а то вообще пятеро. Они вместе в Костей положили Сергея на две доски и унесли в машину: подъехать-то было невозможно. Сказали, что увезут в морг, на вскрытие, хотя все в один голос говорили, что и так картина ясная: угорел, мол, парень – перепил и угорел. Может, конечно, траванулся водкой, но, скорей всего, она окажется нормальной, а вот гемоглобин покажет наличие угарного газа… Потом писали какие-то бумаги – тут же, на углу стола. Костя все их читал и говорил Лиде, где ставить подпись, если нужно, – она по-прежнему ничего не соображала.

Удивительнее всего было, что того слова, которое мрачно, тёмно, настойчиво билось ей в уши вместе с толчками взбудораженной крови, мешая слышать все окружающие звуки, – этого слова так никто и не произнес. Лида сначала едва не зарыдала оттого, что приехали какие-то недоумки, которые не видят очевидного: Сережа ведь не просто так угорел по пьянке, он с собой покончил, это ей было сейчас ясней ясного, а Клавдия Васильевна и Константин это еще вчера, выходит, подозревали!

Потом вдруг до нее дошло, что и оперативники, и следователь молчат вовсе не потому, что ничего не видят и не понимают. Они жалели ее – жалели сестру несчастного самоубийцы…

Наконец кто-то объявил, что все дела сделаны и пора уходить. А жуткое слово «самоубийство» так и не было произнесено.

Ушли все, кроме следователя да Кости с Лидой. Прошлись еще раз по комнатам, проверили, все ли заперто. И уже перед самым уходом заметили под диванчиком плеер – тот самый, незаметно соскользнувший с груди Сергея.

Костя его поднял. Следователь открыл его, увидел, что внутри стоит кассета. Перемотал пленку – она была короткая, такое впечатление, всего на пару-тройку записей, включил, вложив в уши «ракушки», предварительно протерев их – не без брезгливости – носовым платком.