– Ты меня не считаешь мужчиной, –
надулся он. – Я для тебя просто жалкий педик. А между тем я…
– Бисексуал, знаю. Ладно, не дергайся,
может, и эти твои способности когда-нибудь пригодятся. А пока – работай,
работай.
– А кто будет фотографировать? –
спросил он уже по-деловому, по-рабочему.
– Да я, кто ж еще. Разве можно в таком
деле кому-то довериться?
Он захохотал:
– Ты-ы? Да ну! А ты когда-нибудь видела,
как мужики трахаются между собой?
– Господь миловал, – отвечаю.
– Знаешь что, – говорит он этак
снисходительно, – ты бы для начала каких-нибудь порнушек на эту тему
посмотрела, что ли. А то зрелище… не для слабонервных, надо немножко
закалиться. Вдруг впадешь в истерику и все дело испортишь?
– Не волнуйся, – говорю. – У
меня железные нервы. Ничего я не испорчу.
Разумеется, я сделала отличные фотографии. Но
Мальчишка был прав: зрелище и впрямь препакостное!»
* * *
«Мне снился поцелуй любимых губ…»
Красивая строка.
Эта красивая строка снилась Алене.
А сначала ей снился сам поцелуй.
Будто лежит она… неважно где, может, в
постели, может, на траве райского сада, а может, и на розовом облаке небесном.
В общем, лежит, не ощущая от счастья своего тела, растворившись в блаженстве,
которое ей доставляет легкое, невероятно нежное прикосновение губ Игоря. Лицо
его – обожаемое, самое красивое на свете, дыхание его, запах его тела, тихая,
затаенная усмешка и шепот, его шепот: «Мне снился поцелуй любимых губ…»
И сам поцелуй – незавершенный, мучительный и в
то же время такой сладостный. Так умел целовать только Игорь. И снова – шепот:
«Мне снился поцелуй любимых губ…»
И вдруг раздается скрежещущий, дребезжащий
звук. Сначала Алене чудится, будто жужжит стая мух, но в следующее мгновение
она понимает: это хохот… хохот Жанны.
Игорь вздрагивает, съеживается – причем в
буквальном смысле: становится меньше, меньше, словно сдувшийся воздушный
шарик, – и вот вместо него остается почти неразличимое, жалобно пищащее
нечто, а в следующее мгновение и это нечто исчезает, и там, где только что
светилось его лицо, где сияли его глаза, где звучал его страстный шепот,
мерцает лишь бледная надпись: «Мне снился поцелуй любимых губ…»
Но вот меркнут и эти написанные неизвестно
где, неизвестно кем, неизвестно на чем слова, и Алена остается в блеклой,
унылой, тоскливой мгле.
Одна.
Она села так резко, что закружилась голова и к
горлу подкатила тошнота. Открыла глаза – и тотчас зажмурилась, такая в них стая
черных мушек полетела, заслоняя мир.
Снова упала на подушку. Ой, нет, не
просыпаться, спать, спать… Может быть, вернется Игорь, может быть, хотя бы во
сне, если не в жизни, снова станет все чудесно, как было с ним. Как было только
с ним!
А вот интересно, почему ее так ужасно тошнит?
– Да что за черт? – хрипло
пробормотал кто-то рядом. – Мне снится, что ли? Ах да, это вы…
Алена снова села и уставилась на незнакомое
мужское лицо, маячившее перед ней сквозь бледный, отвратительный полусвет
занимающегося утра. Бледное, усталое лицо с резкими чертами, узкими злыми
глазами, низко нависшими над лбом рыжеватыми волосами. Недобрый, изогнутый в
усмешке рот:
– Не пугайтесь. Насколько я помню, вы
этого сами хотели. Вразумить вас было просто невозможно, пришлось уступить. Так
что теперь воспримете сложившуюся ситуацию мужественно!
– Что? – выдавила жалобный звучок
Алена, которая совершенно ничего не понимала.
Что, какую ситуацию она должна воспринять
мужественно? Кто он, человек рядом? Где она находится?
И словно в ответ на панический вопль,
прозвучавший в ее мозгу, снова раздался хохот Жанны, и снова полетели перед
Алениными глазами черные мушки, и снова подкатила к горлу тошнота…
Утро. Тошнота. Незнакомый человек рядом.
Она опять зажмурилась.
Ее тошнит от отвращения к нему, к себе, к
сложившейся ситуации? К той самой, которую надо воспринять мужественно… А
почему не женственно? Или ее тошнит по некоей причине, которая могла произойти
от частого и неумеренного потребления… нет, не алкоголя или сигарет, как можно
было подумать, – от частого и неумеренного потребления поцелуев любимых
губ и всего того, что за этими поцелуями следовало?
Вот-вот, особенно того, что за ними следовало!
– Черт! – снова раздался рядом
хриплый голос. – Кажется, оная ситуация может стать достоянием гласности.
Не хотите быстренько сбежать к себе в номер?
– Куда?!
– Да вы совсем спите! – с досадой
пробормотал незнакомец. – Ладно, будь что будет. Да тише, не стучите! Иду!
Сумасшедший какой-то… Алена и не думала
стучать! А куда он собрался идти?
В очередной раз она решилась открыть глаза и
смутно различила мужчину, голого по пояс, в джинсах, но босого. Босого… Это
слово ей что-то напомнило. Только вот что? А босой мужчина подошел к окну, за
которым клубилась бледная серость, и приоткрыл створку со словами:
– Вы? Что случилось?
«Сложившаяся ситуация» постепенно
воспринималась Аленой. Так, значит, это не Жанна хохотала! Кто-то стучал в
окно, и дребезжание стекла разбудило Алену и ее… соседа. Ах вот он кто такой,
босой мужчина! Кажется, она начинает вспоминать…
Начать-то она начала, но продолжить не успела.
– Что?! – воскликнул в минуту сосед,
все еще стоящий перед окном. Голос его звучал так, словно он был чем-то потрясен. –
А откуда… Ладно, погодите. Сейчас я открою.
И он быстро прошел к двери.
Способность соображать вернулась к Алене, и
она поняла, что сейчас в комнату войдет еще какой-то человек. И увидит ее в
мужской постели!
Она рванулась было, но запуталась в простыне,
в которую почему-то была обернута, точно в кокон. На шум обернулся сосед:
– Нет, лежите. Или сидите, как угодно. Но
не уходите. Обстоятельства изменились. Вы мне здесь очень понадобитесь. Только
постарайтесь проснуться наконец!
И он вышел, а Алена торопливо ощупала себя
руками.