– У нас имеется и другая проблема, – сказал
Стрейджен. – Тот великолепнейший план, который я составил пару месяцев
назад, нынче ночью развалился на куски. Боюсь, что серьезной помощи нам от
местных воров не дождаться. Они даже хуже, чем предупреждал нас Кааладор.
Тамульское общество настолько закоснело, что мои местные собратья по ремеслу
разучились самостоятельно мыслить. В этих местах имеются определенные шаблоны
поведения воров, и те, с кем мы встречались прошлой ночью, настолько косны и
узколобы, что не в состоянии обойти эти шаблоны. Эленийцы в местном воровском
сообществе еще могут блеснуть самостоятельной мыслью, но вот тамульцы все, как
один, непроходимо тупы.
– Это уж точно, – согласился Телэн. – Они
даже не пытаются удрать, когда их застигнут на воровстве, – просто стоят
себе и ждут, когда их отволокут в кутузку. В жизни не встречал ничего
безнравственнее.
– Возможно, нам и удастся вывернуться, – продолжал
Стрейджен. – Я послал за Кааладором – может быть, ему удастся втолковать
им что-нибудь, согласуемое со здравым смыслом. Куда больше меня беспокоит то,
что у местных воров нет и подобия единства. Воры не разговаривают с убийцами,
шлюхи не разговаривают с нищими, а с мошенниками и вовсе не разговаривает
никто. Убей меня Бог, не могу понять, как они вообще ухитряются существовать.
– Невеселые новости, – заметил Улаф. – Мы
ведь рассчитывали, что воры послужат нам шпионской сетью.
– Будем надеяться, что Кааладор сумеет все
уладить, – сказал Стрейджен. – То, что у здешнего правительства нет
единой разведывательной службы, делает воровское сообщество жизненно важным для
наших планов.
– Кааладор наставит их на путь истинный, –
уверенно заявила Элана. – Я в него верю.
– Это потому, что тебе нравится, как он говорит, –
пояснил Спархок.
– Кстати, о говоре, – сказала Сефрения. –
Боюсь, как бы всем нашим усилиям не помешало то, что большинство из вас не
говорит по-тамульски. Мы намерены кое-что предпринять по этому поводу. –
Келтэн застонал. – На сей раз это будет не так мучительно, дорогой, –
улыбнулась она. – Времени у нас слишком мало, чтобы обучать вас языку по
всем правилам, поэтому мы с Заластой намерены немножко смошенничать.
– Не могла бы ты выразиться пояснее, Сефрения? – с
озадаченным видом осведомился Эмбан.
– Мы попросту поколдуем, – пожала она плечами.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что можешь обучить кого
угодно чужому языку с помощью магии?
– И еще как, – заверил его Спархок. – В
пещере Гверига она в пять секунд научила меня языку троллей, а уж этот язык, я
полагаю, учить куда труднее, чем тамульский. Тамульцы, по крайней мере, люди.
– Нам, однако, придется быть осторожными, –
предостерегла маленькая стирикская женщина. – Если все вы вдруг проявите
выдающиеся способности к языкам, это будет выглядеть более чем странно. Мы
станем действовать понемногу: вначале основной набор слов и начатки грамматики,
а уж потом можно будет двигаться дальше.
– Я бы мог прислать вам учителей, леди Сефрения, –
предложил Оскайн.
– Благодарю, ваше превосходительство, но это ни к чему.
Ваши учителя проникнутся удивлением – и подозрениями, – если вдруг
обнаружат перед собой целую роту редкостно даровитых учеников. Мы займемся
изучением языка самостоятельно, чтобы не выдать своих истинных намерений.
Вначале я сделаю нашим ученикам чудовищный акцент, а потом мы его постепенно
сгладим.
– Сефрения! – слегка обиженным голосом воззвал
Келтэн.
– Что, дорогой?
– Так ты можешь обучать языку с помощью магии?
– Разумеется.
– Зачем же ты тогда столько лет пыталась учить меня
стирикскому языку? Когда стало ясно, что из этого ничего не выйдет, тебе нужно
было просто пошевелить пальцами – и все.
– Келтэн, дорогой, – мягко сказала
Сефрения, – почему я пыталась научить тебя стирикскому языку?
– Наверное, чтобы я мог колдовать, – пожал он
плечами. – Если только тебе просто не нравится мучить людей.
– Нет, дорогой. Для меня это было так же мучительно,
как для тебя. – Сефрения содрогнулась. – Быть может, даже гораздо
мучительнее. Ты действительно учил язык стириков для того, чтобы овладеть
заклинаниями, но чтобы добиться этого, тебе нужно было научиться думать
по-стирикски. Нельзя просто сказать вслух нужные слова и ждать, что они
произведут желаемое воздействие.
– Подожди минутку! – затряс головой Келтэн. –
Ты что же, хочешь сказать, что люди, которые говорят на чужих языках, и думают
иначе, чем мы?
– Думать они могут и так же, только другими словами.
– Ты имеешь в виду, что мы все думаем словами?
– Разумеется, Келтэн. Что же еще, по-твоему, мысли?
– Понятия не имею. Но ведь, в конце концов, все мы
люди, так почему бы нам всем не думать на одном языке?
Сефрения растерянно моргнула.
– И какой же это должен быть язык, дорогой?
– Эленийский, какой же еще? Вот почему иностранцы не
такие умные, как мы! Им приходится переводить свои мысли с эленийского на ту
варварскую тарабарщину, которую они зовут языком. Из чистого упрямства, само
собой.
Сефрения недоверчиво воззрилась на него:
– Ты ведь это не всерьез, дорогой?
– Конечно же всерьез! Я думал, всем известно, почему
эленийцы самые умные. – Лицо Келтэна сияло убийственным простодушием.
– О, дорогой! – вздохнула Сефрения почти с
отчаянием.
Мелидира надела лиловое платье и, виляя бедрами, отправилась
к личным покоям императора, перекинув через руку эленийский камзол из синего
атласа. Миртаи следовала за ней. Миртаи не виляла бедрами. Глаза Мелидиры были
невинно распахнуты. Лицо светилось непобедимой тупостью. Нижняя губка была мило
прикушена, как если бы ее хозяйка задыхалась от волнения. Придворные императора
Сарабиана с громадным интересом наблюдали за бедрами Мелидиры. Никто не обратил
внимания на то, что у нее в руках.
Она вручила императору подарок, присовокупив маленькую
сбивчивую речь, которую переводила Миртаи. Ответ императора был вполне
официальным. Мелидира сделала реверанс и, виляя бедрами, поспешила назад, в эленийский
замок. Вновь придворные были целиком и полностью поглощены ее бедрами – хотя
уже имели возможность любоваться процессом виляния.