— А? — Дина быстро подобрала ноги, испуганно хлопнула густо накрашенными ресницами. — Ни фига себе! Ничего не думаю, но, блин, не похоже на нашего Александра Ивановича!
Маша кивнула: она подозревала, что вряд ли Дина в курсе этой загадочной истории, но решила на всякий случай проверить. Теперь следовало найти родственников профессора, побывать у него дома. Где-то должно найтись объяснение тому странному СМС, после которого профессор получил свой сердечный приступ.
А Дина, сглотнув, добавила:
— Выходит, он, ну, и скопытился из-за этой истории, а?
Отрывок из зеленой тетради
…и только в одном случае в мировой истории уродство было более востребовано, чем красота, и на нем стоит остановиться подробнее. Представь себе, что ты родился в веке эдак XVI в бедной семье. У тебя множество братьев и сестер — контрацепции не существует, а христианская доктрина «плодитесь и размножайтесь» довлеет над умами твоих родителей, которым никогда — никогда! — не выбраться из нищеты. У твоих братьев — нормальный рост, который позволит им, став крестьянами или солдатами, умереть либо на полях баталий, либо на вполне мирных полях от непосильного труда. Но в твоем черепе, у основания мозга, не функционирует маленький комочек ткани, размером с горошину. Могущественную горошину, отвечающую за выработку молока у кормящих матерей и спермы — у мужчины. Горошину, что влияет на нашу способность справляться со стрессом и на развитие груди у девочек-подростков. Благодаря ему строятся наши кости, а на костях нарастает плоть. Он, гипофиз, — король, что правит балом. Но у тебя эта горошина отказывается делать свою работу, и вот в 15 лет ты едва достигаешь 60 сантиметров, и родители, приглядываясь к тебе, понимают: они породили уродца. И хмурые лица их наконец разглаживаются — похоже, они вытянули счастливый билет.
Андрей
Андрей поймал себя на том, что до боли сжимает подлокотники кресла, всем телом подавшись к экрану, на котором крутилась одна за другой передача «Криминальный час». «Ну ни фига ж себе! — думал он, забывая дышать. — Понятно, почему программа била все рекорды по рейтингам!» Начавшись на второсортном региональном канале, она обросла поклонниками, выкладывающими каждый из выпусков в Ютюб. Видео мгновенно набирало миллионы просмотров. Это было круче любой другой передачи на тему преступности, которую он когда-либо видел, круче криминального сериала. Да что там! Это было круче самого крутого боевика в кино 3D. Это было — настоящее. Все происходило так быстро, так страшно, так реально… Никаких интервью с представителями порядка, никаких долгих планов на вещдоки. Только преследования — на вертолетах, на автомобилях по ночному городу. Андрей не мог поверить — они снимали убийство, они снимали умирающую жертву, попытки врачей «Скорой помощи» ее спасти и снова гон за преступником… Он выключил видео. Нахмурился. Такое не может быть реальностью, просто не может! Капитан был слишком профессионалом, чтобы этого не понимать. Людей убивали практически перед телекамерами, и это, конечно же, просто срежиссированное действо, а значит, на самом деле все жертвы были профессиональными актерами, так? Но не получалось. Он взял список передач. Какое-то имя зацепило его в одном из самых первых выпусков. Овечкин. Псих, который душил и насиловал девушек. Обычно в зоне зеленых насаждений — парках, скверах. Он еще написал письмо в «Коммерсант», уверяя прессу, что система прогнила и убийство для него лишь способ продемонстрировать… И Андрей резко развернулся на кресле к сидящему рядом Виктору Соловьеву, тщедушному мужчине в слишком большом для него темно-синем костюме. Соловьев был заместителем Ираклия, его доверенным лицом. И сейчас он походил на испуганного мальчика, надевшего отцовский пиджак.
— Первые передачи… — сказал Андрей медленно, стараясь контролировать ярость в своем голосе, — были записаны вживую, верно?
Соловьев вздрогнул, мелко закачал головой:
— Это была его инициатива, Овечкина! Он позвонил Ираклию и сказал, что вместе они сделают супершоу. Они договорились: Овечкин звонит ему, отправляясь «на охоту», а наше дело найти его и заснять.
— И вы, — Андрей сглотнул, — смотрели на то, как он убивает этих девушек. А он, зная, что вы — не полиция, особенно и не торопился, да?
— Понимаете, — голос Соловьева задрожал, на лбу появилась испарина, — это было его условием, чтобы полиция… А девушки уже были мертвыми, мы только преследовали его по лесу, и все…
— Не очень стараясь поймать, так? — кивнул Андрей, кривя губы в улыбке. — Ведь чем дольше он убивает, тем больше у вас рейтинговых программ?
Соловьев замахал руками:
— Нет, нет, только две! В первый раз мы не были уверены, что он не блефует, поэтому не предупредили полицию, а во второй раз полиция уже была на месте, и его обезвредили. Ваши коллеги нас не осуждали, даже вынесли благодарность!
— Даже благодарность, — эхом повторил Андрей. Ярость оставила его, как волна, схлынувшая с берега. В душе стало пусто и гулко: он был уверен — Ираклий и в первый раз знал, на что идет. И пошел бы и в третий, если бы верил в свою безнаказанность.
Он поднялся со стула, отодвинув со своего пути, как мебель, взмокшего Соловьева. А Соловьев смотрел ему вслед глазами побитой собаки.
«Надо рассказать, надо все рассказать», — думал с тоской Соловьев. Но страшно подумать, что сделает с ним этот опер с ледяным взглядом, если узнает правду.
Маша
Не сразу, но Маша вышла на брата покойного Кононова — тоже профессора, только в каком-то техническом вузе. Тот долго не мог понять ее просьбу, и Маша, стесняясь, путаясь, объясняла, что убита ученица Александра Ивановича и, похоже, тот что-то про нее знал. Что-то, могущее привести к убийце.
— Но почему именно он? — Обладатель мягкого баса на другом конце трубки не скрывал удивления.
— Потому что… — Маша вздохнула, — у Александра Ивановича были с ней отношения.
— С кем?! — переспросил брат Кононова.
— Со студенткой Канунниковой, — тихо подтвердила Маша.
Профессор помолчал.
— Мне кажется, вы что-то путаете. Мой брат был порядочным и уже пожилым человеком, вряд ли он… Но я, конечно, могу с вами встретиться, передать ключи.
* * *
— Жена с дочерью уехали на юг еще в мае — у дочки недолеченный туберкулез, — пояснил он чуть скованно, передавая Маше на следующее утро у метро брелок с ключами. — Все времени не хватает заняться Сашиной квартирой. Мы забрали только ценные вещи: часы, несколько безделушек, портрет матери. Все остальное — в том же виде, в котором было при его жизни.
Маша кивнула. Это была несомненная удача. Она записала адрес и выслушала путаные объяснения, как найти нужный дом.
На самом деле все оказалось не так страшно. Дом стоял посреди двора — четырехэтажный, сталинской постройки. Двор — тихий, зеленый, в тополях по периметру и с детской площадкой — был практически недоступен с улицы: в нем нельзя было даже припарковаться, ворота единственной арки пропускали обитателей, но не их машины.