Самовоспитание и самообучение в начальной школе - читать онлайн книгу. Автор: Мария Монтессори cтр.№ 48

Если мать не выполняет домашней работы, понятливый, интеллигентный ребенок еще несчастнее. Он ищет чего-то, что не может найти, и плачет без всякого разумного повода, предается приступам гнева, причину которого никто не может разгадать. Иногда какой-нибудь отец жалуется с отчаянием: «Мой ребенок такой развитой, но такой испорченный, ничем его нельзя удовлетворить. Игрушек ему покупать не стоит, у него их слишком много. Ничего ему не нужно».

Мать часто спрашивает с беспокойством: «Что делать с ребенком, когда он капризничает, когда у него припадки гнева? Он у меня такой нехороший, никогда не посидит смирно: я совсем не могу с ним справиться». Изредка услышишь от матери: «Мой ребенок такой хороший, он всегда спит». Кто не слыхал, как мать угрожающе кричит на плачущего ребенка: «Замолчи, замолчи». И в результате испуганный ребенок удваивает крики.

Это – первая борьба существа, только что вступившего в мир. Он должен бороться с своими родителями, с теми, кто дал ему жизнь. Это происходит потому, что жизнь ребенка отлична от жизни его родителей: ребенок должен «складываться», в то время как его родители – уже сложившиеся люди.

Ребенок должен много двигаться, чтобы научиться координировать свои еще не упорядочившиеся движения. У родителей, наоборот, волевые движения организованы и они могут управлять своими движениями; часто они, быть может, утомлены от работы. У ребенка органы внешних чувств еще не вполне развиты. Способность ребенка приспособляться к окружающей среде еще слаба, и он должен помогать себе осязанием, прикосновением, чтобы освоиться с предметами и пространством: руки служат ему коррективом для его глаз.

У родителей внешние чувства достигли полного развития, координация движений полная, мозговая деятельность направляет внешние чувства для получения правильных представлений о внешнем мире, им нет надобности ощупывать предметы. Детям страстно хочется познакомиться с внешним миром; родители уже его достаточно знают. Поэтому родители и дети не понимают друг друга.

Родители хотели бы, чтобы дети были такие же, как они, и все то, чем они отличаются от родителей, называется испорченностью. Вспомним, как часто мать тащит за собой ребенка, которому приходится бежать, когда она идет, потому что у ребенка короткие и слабые ноги, а у матери длинные; он должен нести тяжесть своего тела и тяжесть головы, непропорционально большой, тогда как тело и голова матери пропорционально легче. Ребенок устает и плачет, а мать сердито покрикивает на него: «Иди, негодяй, не смей капризничать! А, ты хочешь, чтобы я взяла тебя на руки? Нет, нет, я тебе не уступлю». Точно так же, когда мать видит, что ребенок растянулся на земле и болтает в воздухе ногами, она начинает сердиться: «Ты весь испачкаешься, скверный мальчишка, зачем ты валяешься?»

Все это имеет одно объяснение: ребенок отличается от взрослого. Строение его тела таково, что его голова и туловище непропорционально велики по сравнению с его тонкими ножками – частью тела, которая должна больше всего расти. Поэтому ребенок неохотно ходит и должен предпочитать всякое положение, где он может растянуться, – это для него самое здоровое положение.

Он просто удивителен в своем стремлении к развитию: он воспринимает первые впечатления внешнего мира и помогает своему зрению и слуху осязанием, чтобы познать форму предметов и их пространственное взаимоотношение. Ребенок постоянно движется, потому что он должен приучиться к координации и приспособлению своих движений. Поэтому дети много двигаются, мало ходят, бросаются на землю, все трогают – это все признаки того, что они живы, что они растут. А все это считается испорченностью.

Ясно, что это – не вопрос морали. Мы не будем искать путей для исправления подобных дурных тенденций только что появившегося на свет существа. Это – не вопрос морали. Но это – вопрос жизни.

Ребенок стремится жить, а мы ему мешаем. В этом смысле для нас это – вопрос морали, потому что мы начинаем анализировать те наши ошибки, которые приносят вред ребенку и нарушают его права. Кроме того, в наших ошибках по отношению к детям сказывается наш эгоизм: какой-нибудь поступок ребенка причиняет нам беспокойство, мы боремся с детьми, чтобы оградить собственный покой, собственную свободу. Как часто в глубине сердца чувствуем свою неправоту, но стараемся подавить это сознание: ведь маленький мятежник не обвиняет нас и не таит в себе упреков нам. Напротив, так же, как он упорствует в своей «испорченности», которая, по существу, – форма его жизни, ребенок упорствует в своей любви к нам, в прощении, он не помнит оскорблений, попросту желает обнимать нас, взобраться к нам на колени, заснуть у нас на руках. Это также форма жизни. А мы, если устали или сердиты, отталкиваем ребенка, прикрываем свой эгоизм будто бы заботами о самом ребенке, останавливаем его грубостью: «Не гримасничай» и т. д. Оскорбления, клевета не сходят с наших уст, как постоянный припев: «Ты скверный, ты скверный».

Если борьба ребенка и взрослого оканчивается «миром», и взрослый, поняв особенности детского организма, старается помочь ребенку, он может познать величайшие радости, которые только дарит природа, – взрослый может следить за естественным развитием ребенка, наблюдать, как ребенок превращается во взрослого. Если распускание бутона розы так усердно воспевается в поэзии, то насколько прекраснее расцветание детской души? Вместо того, чтобы радоваться этому чуду, находить в нем утешение, мы с гневом попираем его ногами, проклинаем, как безумные.

Когда ребенок что-нибудь трогает или делает, несмотря на всяческие наказания, он как бы упорствует в упражнениях, необходимых для его развития, и обнаруживает такую силу воли, с которой мы часто справиться не можем; он проявляет такое же упорство, как когда он дышит, плачет, когда он голоден, когда хочет ходить. Также ребенок тянется к внешним предметам, поскольку они соответствуют его внутренним нуждам. Когда он их отыскивает, то пробуждаются его внутренние силы в мускульных и сенсорных упражнениях, и тогда он радостен, весел.

Или, наоборот, ребенок не находит объектов, нужных ему для самопроявления, и тогда он беспокоен, потому что он не удовлетворен. Игрушки не дают удовлетворения его рукам. Руки хотят усилий в поднимании и передвижении предметов: игрушки слишком сложны, чтобы дать удовлетворение органам внешних чувств, стремящимся анализировать изолированные ощущения. Игрушки пусты, они представляют лишь пародию на настоящую жизнь. Однако это – обычный мир наших детей: они вынуждены «уничтожать» свои внутренние силы, что вызывает в них постоянный гнев, который толкает их к разрушению самих игрушек.

К счастью, дети не знакомы с утверждением, что они обладают инстинктом разрушения. Также им не известно и другое избитое положение, противоречащее первому, что в ребенке развит инстинкт собственника, эгоиста. На самом деле у ребенка есть мощный инстинкт – инстинкт роста, стремление подыматься, совершенствоваться: ребенок в каждый период своей жизни инстинктивно приготовляет себя к следующему периоду. И это объясняет поведение ребенка гораздо проще, чем те странные инстинкты, которые мы стремимся ложно приписать ребенку.

Позвольте ребенку действовать самостоятельно, и увидите, как он «меняется». В Доме ребенка (Guerrieri Gonzaga) достаточно было дать самой капризной и озорной девочке гребенку, чтобы она превратилась в милейшее существо, с большим наслаждением причесывающее своих товарок. Или другой пример: неловкая, «сонная» девочка подходит к нам и протягивает ручонки, чтобы раскатать ей рукава. И стоило ей только сказать: «Сделай это сама», как глазки ее загорелись каким-то пониманием, на лице появилось выражение гордости и удивления, и она начала сама раскатывать рукава прямо с наслаждением.