Пробный шар - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Рыбаков cтр.№ 89

Страница

Медсестра, придерживая Марину под локоть, провожает ее к вагону. — Вот тут и доедешь, милая, — говорит она. — Остановку-то свою узнаешь? — Да, конечно. Спасибо вам огромное, Варвара Никодимовна. — Да что ты, что ты… Вот сумочка твоя, вот паспорт… спрячь поглубже. Вот бумаги мужнины. Ты их в сумочку-то не клади, запихни куда-нибудь за пазуху. А вот, — она достает из-под пальто, из кармана халата небольшую баночку с какими-то таблетками, — это возьми тоже с собой. Чтоб не волноваться. Только сейчас не принимай — одуреешь в дороге. Сейчас я тебе все, что надо, дала… А это как приедешь, на ночь. И только одну, поняла? Не больше одной в сутки, на сон грядущий, чтоб спать хорошо и ни о чем не думать. Оно сильное. Поняла? — Все поняла, Варвара Никодимовна. — Ну, с Богом… Не горюй, голуба, все образуется. — Я знаю, Варвара Никодимовна. Марина садится в вагон.

И снова — поезд, снова колотится полотно дороги под колесами вагонов. За окнами плывет тьма, и во тьме — неведомые, загадочные огни… Вагон видимо, от электрички; никаких купе, никаких плацкартных полок — только деревянные сиденья, и на них вповалку, кто как, лежат и сидят раненные ребята. Тяжело раненных не видно; те, кто лежит, подтянув колени к подбородку, скорее всего, просто спят; но Бог их знает. Рука на перевязи, костыль и загипсованная нога, голова в бинтах… Где-то пьют водку, передавая единственный стакан по рукам. Где-то бренчат на гитаре и поют нестройным хором: — Я люблю строенье автомата, Нравится мне, как стреляет он. И роднее мне родного брата — брата! Прыгающий маленький патрон… Пусть в штабе командир-надежа Решает, как нам дальше быть Дежурный автоматчик лежа Огнем сумеет всех прикрыть. Пока что надобности нету. Стоит он каменным столбом. Приклад прижался, как собака Меж третьим и вторым ребром… Напротив пристроившейся в углу Марины сидит молодой парень, мальчик, в сущности, с туго и обильно забинтованной головой — и все равно слева над ухом проступило пятно крови. — Вот ты, теть Марин, — говорит он ей, как своей, — со мной, как с нормальным человеком разговариваешь, да? А я ненормальный. Я такой злой теперь, что… раньше даже и представить не мог, что бывает такая злость. На все, на всех. На весь белый свет. Кого я защищал? От кого? Я вот оклемаюсь и всех подлецов мочить пойду. Что-то много их развелось. Шкуры… Так каши не сваришь. Я их, сук, косить буду! — Не надо никого убивать, — с трудом разлепляя губы, устало и безо всякой надежды на то, что ее слова хоть что-то могут, говорит Марина. — Надо! Не надо! Что это значит? Кореш мой… вон спит, через проход — он креститься собрался, в монахи хочет… Отмаливать, что ли… или уж я не знаю. Откуда он знает, надо ему это или нет? Просто хочется! А мне наоборот. Вот как… — до него доходит черед стакана; он, прервавшись, заглатывает свою долю одним махом и по рукам пускает тару назад. Продолжает чуть перехваченным голосом: — Вот как выходит, теть Марин. Полтора года вместе оттрубили… бок о бок, спина к спине. Он меня спасал, я его спасал… а теперь расходятся наши дорожки так, что не приведи им когда-нибудь хоть на минутку пересечься. Вот… В разные стороны люди живут, теть Марин, в разные… Рокочет поезд, плывут размытые огни за обледенелыми стеклами. — Интересно, — задумчиво спрашивает парень в пространство, — а умирают они тоже в разные стороны? Плывут огни.

И снова ночной город, снова Марина бредет полной горящих витрин и реклам улицей. Снега навалило столько, что трудно идти, и однажды Марине встречается по пути натужно загребающий сугробы у обочины снегоочиститель. На углу, у небольшого сквера, особенное оживление. Полыхают какие-то фейерверки, висят на кустах гирлянды разноцветных лампочек, словно и впрямь — Новый год. Притулился между сугробами "рафик" организаторов-затейников. Слышны какие-то выкрики, небольшая толпа окружает полыхающий центр. Кто-то приплясывает, подхлопывает, ухает азартно… Сухо лопаются хлопушки. — Лотерея "Третье тысячелетие"! — кричит кто-то в мегафон. — Мгновенная лотерея! Начало новой эпохи! Конец страшного двадцатого века! Испытайте свою судьбу! Марина замирает, потом, чуть улыбнувшись, медленно, как в забытьи, идет туда, где весело. На ее лице проступает что-то совсем детское, глубинное. Она неторопливо проталкивается сквозь оживление и гомон — а там, в центре, что-то вроде бреда. То ли согреваясь, то ли веселясь — скорее всего, и то, и другое сразу — взявшись за руки лицами друг к другу, подпрыгивая на месте и по-детски отбрасывая в стороны то левую ногу, то правую, пляшут вместе Горбачев и Ельцин. На ступеньке открытой дверцы "рафика" сидит Сталин в накинутой поверх мундира расстегнутой шинели с колоссальными звездами генералиссимуса на погонах и задумчиво пощипывает струны гитары: — Товарищ Сталин, вы большой ученый… — Петюнька! — возмущенно кричит ему женский голос изнутри "рафика", прекрати петь, горло застудишь! Мороз! — Я репетирую, — важно отвечает Сталин. В двух шагах от них красавец царь Николай наливает себе водки в пластиковый стакан. Поворачивается чуть в сторону, спрашивает Ленина, мерзнущего в пальтеце и кепке: — Будешь? — Конечно, буду, что за вопрос, — отвечает Ленин. Николай запросто извлекает другой стакан из кармана своей широкой царственной шинели и наливает. — За такие вопросы, батенька, — говорит Ленин, картавя, — можно и в Екатеринбург угодить! Архипросто! Они чокаются. — Чем моя яма хуже твоего мавзолея? — спрашивает царь с ухмылкой. Истерически мечется один из затейников. — Где Хрущев? Куда, на хрен, Хрущев провалился? — Да не ори ты, — говорит Сталин, — он отлить пошел. Сейчас вернется… Марина обалдело смотрит на происходящее, непроизвольно продолжая помаленьку двигаться вперед. Постепенно выжидающая, нерешительно веселящаяся сама по себе толпа оказывается у Марины за спиной, а сама она — прямо перед организаторами. По лицу ее прыгают радужные отсветы. И к ней, толкая впереди себя украшенный болтающимися цветными лампочками лоток на колесах, уже бегут. — Здравствуйте, — жизнерадостно говорит чуть хмельной затейник, только что искавший Хрущева. — Как вас зовут? Марина отвечает не сразу — словно какое-то мгновение мучительно вспоминает, как же, собственно, ее зовут. — Марина. — Очень приятно, Марина. Совсем немного остается до начала двадцать первого века, о котором так часто и обильно писали фантасты, — затверженно тараторит затейник. — Наша лотерея — это своего рода проба того, как в новом веке сложится ваша жизнь. Повезет сегодня — будет везти весь век. Испытайте судьбу! Марина несколько секунд молчит. Потом отвечает негромко и мертво: — Я уже все знаю. Затейник что-то чувствует, потому что его рабочая улыбка гаснет, он чуть теряется. Потом берет себя в руки. Переведя взгляд на нерешительную толпу позади Марины, он вскидывает мегафон ко рту: — Женщина выиграла! Смотрите все — не прошло и минуты, а она уже выиграла! Вот приз! — он сует руку в свой лоток и вынимает бутылку шампанского. Вручает Марине; та автоматически берет, не вполне понимая, что происходит. — Поздравим женщину по имени Марина! Счастье в будущем веке ей обеспечено! — опускает мегафон. — Я, во всяком случае, вас поздравляю, — говорит он Марине, улыбаясь очень по-доброму и с состраданием. — Всего вам хорошего. Марина, держа бутылку за горлышко, сильно хромая, уходит в темноту сквера. — Счастливая женщина Марина выиграла! — удаляясь, гремит позади. — Кто еще счастливый? Подходите! Где-то вдалеке лязгает и визжит на повороте трамвай.

И снова, как вначале, темноту медленно и робко прокалывает движущийся будто бы издалека огонек свечи. Постепенно становится видно, что огарок, стоящий на блюдце, несет женщина; она идет из коридора, входит в комнату и ставит свечу на столик у изголовья постели. — Ну, вот, — говорит Марина, — я все и уладила. А ты волновался… Все пустяки, Сашенька, все пустяки… — она чуть наклоняется и гладит его бессильно лежащую поверх одеяла руку. — Не могла же я тебя подвести… Я же никогда тебя не подводила, правда? Я у тебя девчонка преданная… — Ы… - А сейчас мы отпразднуем. Я даже шампанским разжилась по такому случаю. Свет не без добрых людей, Сашенька… Смешно звучит, старомодно, да? Но это правда… Она разливает шампанское по бокалам, потом, не скрываясь, достает из-за пазухи склянку, которую дала ей медсестра, высыпает все таблетки горкой на ладонь и делит пополам. Одну часть ссыпает в свой бокал, другую — в бокал мужа. Разбалтывает таблетки чайной ложечкой; взбудораженное шампанское кипит. Александр смотрит. Марина подает ему бокал; держит его одной рукой, другой — поддерживает голову мужа. Александр пьет, и Марина с материнской заботой наклоняет бокал все сильнее, чтобы пилось удобнее. Когда бокал пустеет, Марина неторопливо выпивает свой. — Как вкусно, — говорит она тихо. — Давно мы с тобой шампанское не пили, правда? Марина ложится рядом с ним — щека к щеке. Гладит его голову, прижимает ее к себе. — Я тебе очень благодарна, — шепчет она. — За все, за все… за каждый день. За то, как ты поцеловал меня тогда первый раз… в автобусе, в давке, будто случайно… мы с тобой ехали из парка, и нас ужасно придавили друг к другу, лицом к лицу… А я так и ждала, что ты меня поцелуешь. Ты стеснялся, и я стеснялась, а уже тогда были муж и жена, сразу. Я так тебя люблю, Саша, так… И я знаю, ты — тоже. Это либо есть, либо нет. Но если уж есть… все остальное далеко, неважно. — Ы… Пауза. — Солнышко… — говорит она. — Скоро солнышко пригреет, придет лето… И озера чистые-чистые… Мы всегда будем вместе, — уже невнятно, уже едва слышно лепечет она и прижимается, прижимается щекой к его щеке. — Никогда не расстанемся. А они… они — пусть думают, что живут… Потом слов уже не понять — она еще воркует что-то, но все слабее. Наконец становится тихо. Огарок на блюдце оплывает, догорает. Гаснет.

Страница