Пробный шар - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Рыбаков cтр.№ 31

— Знаю, — чуть хрипло сказал Артем и тихонько кашлянул, прочищая горло. Осторожно коснулся Ириного плеча. Ира мяукнула.

— Кофе хочешь? — беспомощно спросил дежурный.

— Нет, спасибо, Артем. Я бы пошла, а? Всю ночь черкала, то немцы, то англичане…

Артем кивнул, вынул из нагрудного кармана коробочек радиофона. Привычным движением сделал из трех пальцев какую-то "козу", небрежно ткнул в клавиатуру. Тускло блеснув, выскочила антенна, радиофон зашипел.

— Пал Семеныч? Привет! Слушай, я к тебе девочку пропускаю.

— Ну да? — спросил радиофон. — Зачем мне девочка?

— Хорошая девочка, только документ на работе оставила. Не гнать же ее обратно, сам посуди.

— Что-то девочка твоя заработалась, — с ехидцей сказал радиофон. Пропускай, ладно.

— Ну вот и хорошо. Пока.

— Стой, стой, Артем Григорьевич! Тут Вацлав все-таки звонил, кланялся тебе.

— Звонил? Почему не пришел-то?

— Интеграл какой-то доколачивал. Забыл, говорит, о времени.

— Понятно, — с какой-то уважительной завистью сказал Артем. Талантливый, чертяка…

Радиофон хмыкнул и проговорил:

— А кто сейчас не талантливый? Когда работа в радость…

— Все ж таки по-разному.

— Ну, знаешь, Артем Григорьевич, это как рост. У кого метр семьдесят, а у кого два пять. Но, в общем, к жизни все пригодны. А без роста совсем не бывает.

Артем засмеялся.

— Ты пропаганди-ист! Что-то я же тебе сказать еще хотел… Да! Тут опять приходил этот вчерашний чудик.

— Какой?

— Ну, помнишь: как пройти на улицу Кузнецкий мост? Мне нужен Выставочный зал Союза художников…

— И что сей художник хотел?

— Поговорить, я так понимаю. Бессонница у него, что ли?.. Какой же это, говорит, мост, если в час "пик" тут машин больше, нежели воды?

— Надо же, умный какой. А ты объяснил ему, что, например… ну, птица, даже если крылышки сложила и ходит по траве, все равно птица, а не мышь! Или вот социализм — что ты с ним ни делай…

— Пал Семеныч, прости, я перезвоню. Девочка тут просто засыпает.

— Да я ничего, — виновато пробормотала Ира, разлепляя глаза. — Веки только опустила.

— Вот я и вижу.

— Давай, — сказал радиофон. — Пусть гуляет и ничего плохого не думает. Связь кончаю.

— А я никогда ничего плохого не думаю, — заявила Ира. — С какой стати?

На миг встав на цыпочки, она чмокнула Артема в морщинистую щеку — тот даже крякнул от неожиданности, — а потом дунула через мост.

Она любила мосты за свободу и ветер. Город будто смахнули вдаль, на края, осталось лишь главное: небо и река. По реке тянуло просторной прохладой, чувствовалось: скоро рассветет. Разрывы облаков наливались алым соком, и по неподвижно лежащей глубоко внизу чистой воде медленно текли розовые зеркала. Было так весело нестись в утренней пустоте, что Ира вдруг загорланила с пиратской хрипотцой какую-то ерунду, звонко отбивая каблуками только что придуманный рвущийся ритм и время от времени перепрыгивая через лужи, которые оставил прошедший вечером теплый дождь.

Возможно, кто-то, как и он, еще отсиживался в подвалах, убежищах, бункерах. Возможно, кто-то еще не замерз в Антарктиде. Вполне возможно, в стынущих темных глубинах еще дохаживали свое подлодки, снуло шевеля плавниками винтов и рулей. Все не имело значения. Этот человек ощущал себя последним и поэтому был последним.

После того как над коттеджем прогремели самолеты — бог знает чьи, бог знает куда и откуда, — подвал затрясся, едва не лопаясь от переполнившего его адского звука, — сверху уже не доносилось никакого движения, только буря завывала. Человек едва не оглох тогда и не скоро услышал, что малышка проснулась — перепуганно кричит из темноты, заходится, давится плачем. Конечно, это были самолеты — один, другой, третий, совсем низко. Зажег фонарик. Пошатываясь, — для себя он не успел захватить никакой еды, а прошло уже суток четверо, — побежал к дочери. Бу-бу-бу! Кто это тут не спит? Страшный сон приснился? Фу, какой противный сон, давай его прогоним, вот так ручкой, вот так. Прогна-а-али страшный сон! Спи, не бойся, папа тут. Все хорошо. Примерно через сутки ударил мороз.

Ледяные извилистые струйки медленно, словно крупные хлопья снега, падали сверху, с потолка, затерянного в темноте. Теплые вещи летом хранились здесь — повезло, — и человек все нагромоздил на малышку, только свое пальто надел на себя. Где-то он читал об этом или слышал — вся дрянь, гарь, миллионы тонн гари и пыли, которые взрывы выколотили из земли, плавали теперь в стратосфере, пожирая солнечный свет. Малышка стала плакать чаще, чаще звала маму, чаще просила есть, — человек экономил молоко и все кутал ее, все боялся, что она простудится. Гу-гу-гу! Кто это тут не спит? Ночь на дворе, видишь, как темно — хоть глаз коли. Мама утром придет. «Мама» она уже две недели как выговаривала, а «папа» никак не хотела, это его очень огорчало, хотя он и не подавал виду, посмеивался.

Потом все как-то сразу подошло к концу. Когда малышка вновь захныкала, человек едва мог встать, едва нащупал коченеющими руками свой фонарик — пустил в потолок обессилевший красноватый луч. Высветился стол, кроватка под ворохом одежды, тонущие в тени шкафы и стены. Человек слил остатки воды в кастрюлечку, из коробка достал последнюю спичку, из шкафчика — последний пакет молока, уже до половины пустой, из аптечки — снотворное. Растолок все таблетки. Снял с полки очередную книгу, разодрал, — чиркнув спичкой, зажег бумагу под кастрюлькой. Стало светлее, подвал задышал, заколыхался в такт колыханиям рыжего огня. Резало привыкшие к темноте глаза. Но человек смотрел, читал напоследок — раньше, в толчее дел, некогда было перечитывать любимые книги, теперь дела уже не мешали. «Нет! Не в твоей власти превратить почку в цветок! Сорви почку и разверни ее — ты не в силах заставить ее распуститься. Твое прикосновение загрязнит ее, ты разорвешь лепестки на части и рассеешь их в пыли. Но не будет красок, не будет аромата. Ах! Не в твоей власти превратить почку в цветок. Тот, кто может раскрыть почку, делает это так просто…» Пламя медленно, словно лениво, ползло по странице, переваривало ее, и страница ежилась, теряя смысл. Оставались хрупкие, невесомые лохмотья. Сюда нальешь воды, на две трети бутылочки примерно. Уразумел? И в воде разогревай. Мы всегда превыше всего ценили мир, говорил человек в экране энергично и уверенно. Если нам понадобится еще пятьдесят ракет, мы развернем все пятьдесят, и никто нам не помешает. Мы руководствуемся только своими интересами и своей безопасностью. Вашей безопасностью! Мы не устаем бороться за мир с оружием в руках везде, где этого требуют жизненные интересы нашей страны. Перестань косить в телевизор. Одно и то же бубнят каждый день. Мир, мир, — а переезд третий день починить не могут… Попробуй обязательно, не перегрел ли. Да не рукой пробуй, а щекой! Она чмокнула его в щеку. Ой, у тебя и щеки-то ничего не поймут, я тебя до мозолей зацеловала. Или не только я? Не уезжай, попросил человек. Я к вечеру вернусь. Отец очень звал, супу вкусного хочет. Ну я же к вечеру вернусь. А ты оставайся тут за родителя. Научишь ее «папа» говорить, пока я не отсвечиваю. Ой, как я буду назад спешить, мечтательно проговорила она и пошла к станции, а он остался за родителя. Когда согрелось молоко в стеклянной бутылочке с мерными щербинками на боку, он высыпал туда порошок и тщательно разболтал.