Как только кровотечение уменьшилось, Улала, обтерев руки подолом, развязала мешочек и взяла из него большую щепотку зеленовато-серой толченой массы, которой обильно посыпала рану. Кряхтя, поднялась, сорвала широкий лист, положила его на рану и придерживая рукой, попросила Акима поднять юношу. Туго забинтовала рану. Аскольд тяжело застонал.
— Потерпи, милый, потерпи…
Вновь уложив раненого, старуха принесла из дома большую деревянную порожнюю чашу, поставила ее на землю и пошла за угол дома. Там на солнышке, под охраной матери, грелись несколько щенят. Завидев хозяйку, собака поднялась, услужливо виляя хвостом. Старуха выбрала самого большого и толстого щенка, взяла его за шиворот. Щенок тихонько заскулил. Собака вскочила и бросилась за детенышем, но ее остановил строгий окрик.
— Принеси колодину, — обратилась старуха к Акиму, указывая на обрубок дерева, лежавший недалеко от двери. Аким послушно выполнил приказ. Улала растянула щенка на колодине.
— А ну, руби! — повернулась она к Акиму.
Тот с недоумением посмотрел на старуху.
— Чего зенки пялишь? — набросилась она. — Руби, говорю, коли хочешь, чтобы он жив был! Отрава сидит в нем. А ты, девка, уйди, — прикрикнула она на Всеславну.
Акима больше не надо было уговаривать. Взмах меча — и лобастая голова покатилась на траву. Старуха ловко подхватила тельце и наклонила его над чашей. Слив кровь, она с помощью Акима напоила ею Аскольда. Отогнав Акима, некоторое время заунывно читала какие-то заклинания, потом снова напоила юношу своим зельем.
Вскоре он перестал стонать и погрузился в спокойный сон. Все облегченно вздохнули и засобирались в обратную дорогу.
— Всеславна, ты с нами? — спросил Аким, набрасывая на плечи корзно.
— Нет, пока он не встанет на ноги, я от него не отойду. — Всеславна подошла к старухе, перебиравшей травы, и спросила с надеждой: — Улала, ты позволишь мне остаться?
Та исподлобья испытующе посмотрела на девушку. Но, увидев глубокую печаль на ее лице, подобрела и изобразила что-то вроде улыбки.
— Девка ты, вижу, добрая. А помощница мне нужна, — и старуха опять уткнулась в свою работу.
— Награди тебя Бог, бабушка! Не знаю, как мне тебя благодарить, — Всеславна порывисто обняла ее за плечи.
— Благодари своего Бога.
— Да, я буду неустанно молиться, чтобы Господь вернул Аскольду силы!
Аким, уже было собравшийся выходить, вдруг спросил:
— Улала, скажи, как он… не опасно это? Что мне отцу передать?
— Жить будет, — чуть помедлив, ответила старуха. — Это мое слово. Под сердцем он у меня лежит. Нет ничего и для меня дороже него. Так что ступай, — она махнула рукой.
Аким снова поклонился и попросил:
— Всеславну побереги, убивается девка. Это он ее спасал и рану получил.
— Бабья доля завсегда о мужах мучиться.
— Ну, прощевай. Вертаться-то когда?
В ответ старуха три раза разжала пальцы правой руки.
Ни днем ни ночью Всеславна не оставляла Аскольда. Старалась в каждом движении юноши разгадать его желание, чтобы тотчас исполнить. Четыре раза в день Улала поила больного своим отваром, сыпала серо-зеленый порошок на ранку, и девушка всегда охотно ей помогала.
Расторопная, отзывчивая и самоотверженная Всеславна все больше нравилась старухе — она охотно делилась с добровольной помощницей множеством лесных тайн врачевания. Женщины вместе ходили в лес, где Улала чувствовала себя как дома. Она учила Всеславну находить и различать нужные травы.
— Ой, девка, не проходи мимо! — показала она на небольшой желтый цветок. — Горицвет, от душевной боли помогает. Рви у середины стебля, коренья не повреди. Перун даст, на другой год снова вырастет. А это, — она наклонилась к другому растению, с только что начавшими распускаться мелкими желтыми цветочками, — зверобой. Лечит раны, помогает внутре. Но смотри, не спутай их с этой травой, — она подошла к ярко-зеленому кустику. — Совсем схож, только листья крупнее. Его не тронь, не поможет. А вот икотная травка, — Улала сорвала стебелек, опушенный пепельно-зелеными волосками с легкими белыми цветками, — для него, — она кивнула в сторону дома, — очень пользительно…
Старания лесной колдуньи и ее помощницы не проходили даром. Силы, хотя и медленно, возвращались к Аскольду. И вот настал долгожданный день, когда юноша впервые открыл глаза и увидел над собой чье-то склонившееся лицо. Оно светилось таким неподдельным счастьем, такой теплотой и мягкостью веяло от него, что у Аскольда заколотилось сердце. Он улыбнулся. Девушка, зардевшись от смущения, выглядела еще прекраснее.
— Бабушка, бабушка! — крикнула она. Старуха, возившаяся у очага, бросилась к постели. Увидев, что ничего страшного нет, заворчала:
— Напугала ты меня, девка! Чего так кричать…
— Смотри, бабушка, он улыбается, — от радости не замечая ворчания, воскликнула девушка.
— Пришел, ну и что? Теперь жив будет, — спокойно сказала старуха. — Молись, дочка, своему Богу, а я вот Перуну помолюсь.
— Всем буду молиться за то, что даровали ему жизнь!
Теперь Аскольд быстро шел на поправку. Всеславна от радости летала над землей. Оттаивало зачерствевшее от времени и невзгод сердце старухи — словно подарок Всеславны, вселялись в нее новые силы. Теплело у нее на душе, и она с печалью думала, что настанет скоро минута расставания.
Набираясь сил, Аскольд спал много. Всеславна любила сидеть рядом, наблюдая за его лицом. Ей все больше нравились эти черты: прямой, с чуть широкими ноздрями, нос, небольшой упрямо сжатый рот, густые брови. Один из таких идиллических моментов был внезапно нарушен яростным лаем собак, чьими-то голосами.
— Встречайте гостей! — в этом радостном оклике Всеславна узнала Акима и сердце ее больно защемило от осознания того, что время грез закончилось. Пришла пора возвращаться домой.
Глава 4
На высокой крутой излучине, где дорога тесно жмется к реке, растет могучая корявая береза. Ее изогнутый ствол покрыт темной шершавой корой, а исхлестанные ветрами ветви склонились к задумчивой тихой Жиздре. На вершине березы, обхватив руками ствол и болтая босыми ногами, примостился отрок. Он неотрывно следил за убегающей вдаль дорогой. Стреноженный конь пощипывал травку, лениво отгоняя хвостом надоевших мух. Перевалило за полдень, а дорога все еще был пуста.
Наконец вдали показались всадники. Мальчишка кубарем скатился вниз, вскочил на коня, и перепуганное животное, подгоняемое ударами пяток и нахлестываемое уздечкой, понеслось навстречу отряду.
— Воевода! Князь просит тебя срочно к нему! — торопливо выпалил мальчишка, подскакав к отряду.
Ничего не спросив, Сеча хлестнул коня и помчался в город.
По просторной гриднице нервно ходил гонец из Чернигова, то и дело посматривая в окно.