ГЛАВА 1
Знойно. Солнце так нагрело небо, что выжгло его волшебную синеву, и оно стало молочно-пепельным. Даже у самого светила поблекла яркость, до такой степени оно накалилось, а резко выделявшийся диск незаметно слился с окружающей пеленой. Кругом тишина. Поникли травы, свернулись листочки деревьев, не слышно извечного певца русских лугов и полей жаворонка. Не точит свою саблю кузнечик. Все живое попряталось в спасительную тень. И только берег реки наполнен звонкими, счастливыми голосами детворы, которые спасаются от жары в прохладных водах Ирпени.
И вдруг эту радостную благодать резанул чей-то крик:
– Боярышня тонет!
Почти все ребятишки, как стайка испуганных воробьев, вспорхнув, бросились в село, громко крича о случившемся.
В это мгновение с высокого берега в воду метнулось мальчишечье худенькое, загорелое тело. Он увидел на глубине девчонку, делавшую слабые движения, пытаясь подняться на поверхность воды. Ее длинные волосы, словно водоросли, вытянулись по течению. Он схватил их, намотав на кулак, и быстро заработал руками и ногами. Когда они вынырнули, девочка, сделав несколько быстрых судорожных вдохов, обвила шею спасителя тонкими ручонками и сжала их с такой силой, что ему стало трудно дышать. Постоянно отводя их для своего вдоха, он уже подумал, что не доплывет до берега, как больно ударился коленкой о что-то твердое. Это была земля. Ура! Они спасены! На берегу она все еще продолжала сжимать его шею.
– Да отпусти ты! – воскликнул он, с силой отрывая ее руки.
Оставшись без поддержки, девушка медленно начала оседать, и спаситель еле успел ее подхватить.
Девочка вдруг стала дрожать, точно от холода. Они присели на землю. Мальчик, обняв ее за плечи, прижал к себе.
– Ничего, – успокаивал он ее, – это бывает, сейчас пройдет!
И тут вдруг на него кто-то налетел. Схватив за плечи, рванул вверх.
– Это ты чуть не утопил мою дочь! – завопил бородатый мужик.
Он так встряхнул мальчика, что у того чуть не оторвалась голова.
– Ты что, отец, – придя в себя, крикнула боярышня, – он спас меня!
– Да, да! – заорала детвора. – Андрюшка спас ее!
– Спас? – мужик с недоверием посмотрел на него.
– Спас, спас! – вновь хором заорали ребята.
– Ну, коли так, молодец! – Он погладил его по голове.
Тут подбежала и ее мать.
– Жива! Слава те, Господи! – она, перекрестясь, подхватила дочку на руки.
– Жива наша малышка, наше солнышко, – нежно произнес отец.
Это был сам Годион Вышата, знатный боярин, воевода, темно-русый, плечистый бородач с суровым и властным лицом. Однако эта суровость растаяла, когда дело коснулось спасенной жизни его любимой и единственной дочери.
Род Вышат стал знаменит еще с того времени, когда Владимир Ярославич пошел походом на греков. Испугались те, и давай просить богов избавить их от непрошеных гостей. И мольбы дошли до неба. Страшная буря разметала русские корабли. Многие вои были выброшены на берег. Но дружина без предводителя – толпа. А в толпе сколько голов, столько и мнений. Покажись враги, кто закричит: «Вперед!», а кто: «Спасайся, братцы!» Гибель ждет этих людей. Спасшиеся в своих ладьях бояре не хотели идти на сушу. Знали, что их там ожидало много опасностей. Один Вышата сказал:
– Если останусь жив, то уйду с ними. Если погибну, то с дружиной.
Когда жизнь сменила князя Владимира на Святослава, который пошел вопреки общему мнению воевать немцев, опять это Вышата с Пороем не оставили молодого князя. Бит был Карломан, сын и наследник Людовика немецкого. Помог мудрый отец. Он вступил в тайную связь с племянником Святослава, Святополком. Подкупил его, и тот выдал Святослава. Правда, он оговорил, чтобы знаменитого воеводу не трогали. Но не таким оказался Вышата. Он разделил участь своего князя, не бросил его в беде. Не спасал свою шкуру. Таким же был и брат его Ян, который верой и правдой служил Руси.
За это были даны им земли, где возникла боярская вотчина. Знатные хоромы возвели они на высоком холме. Крепкую ограду поставили. И потянулись смерды под защиту этих стен и славу этого боярского рода. Постепенно образовалось огромное село. Помимо честности и доблести этот род отличался и хозяйственной сметливостью. Они разрешали селиться тем, кто дружен был с сохой, находчив в охоте и смел в бою.
Осел здесь и Пантелеймон Бунков после Батыева нашествия на Киев. Бежал он с жинкой далеко на запад. Да не прижился. Домой потянуло. А село их дочиста сожгли. Воробьи и те не селились. Вот и остановился он здесь с жинкой и сыном-найденышем. Долго думали, как назвать найденыша. На слуху у всех был Андрей Сеча, знаменитый козельский воевода. И сколько сынов стали носить это имя! Не устоял перед ним и Пантелеймон. В чести у него были такие люди, которые за землю русскую да за народ стояли насмерть. Еще тогда, когда распеленал младенца, увидел, что могуч телом найденыш. Таким он и рос. Был на голову выше сверстников. Уже тогда обладал силенкой, хоть и жилист был. Заметно было в нем чувство справедливости. Любой пацан в его лице мог видеть своего защитника. Постоять за себя, подраться, он тоже мог. Стали побаиваться его и старшие ребята. Чего греха таить, приходил и он с синяками. Но с жалобами – никогда.
Андрюха к обеду вернулся как обычно. Изба их была рублена на западный манер вежой, не в землю зарыта, а вся – над ней. Толстые бревна хранили и тепло, и спасали от жары. Жили небогато. Все в избе было творением рук хозяина: дубовый стол с резными ножками, кровати, сундуки. В хозяйстве имелись коровенка, лошаденка, овцы да куры. Хотя могли жить и лучше. Богатство им, с находкой сына, досталось немалое. Да берегли – вдруг родня объявится. Утолив аппетит, отец, тщательно выскребывая из чашки остатки каши, молвил:
– Что это за шум идет по селу? Вроде дочка боярская чуть не утопла.
– Слышала и я, – подхватила мать.
– Говорят, – вновь заговорил отец, – какой-то пацаненок спас.
– Да, наградит его боярин, ой наградит. Дочка-то у него одна, – мать завистливо вздохнула.
– Прижимист наш боярин, деньгой не кидается. Ну, слава те, – он привстал, – Бог дал обед, Бог даст и ужин, – он перекрестился на образа и полез из-за стола, шумно отодвигая тяжелую скамью. Андрей промолчал, ничего не стал говорить родителям: «Еще отругают, мог с ней и утонуть. Мало ли случаев…»
А под вечер у них случилось целое событие. К ним пожаловал сам боярин на вороном коне. Не лошадь, а загляденье. Ноги тонкие, шерсть так и горит, шея дугой, гривой играет. На месте стоять не может, грызет удила. Узда не простая, а с яркими блестящими каменьями. Сам боярин одет в легкую белоснежную рубаху, в шароварах. Сапоги зеленые с загнутыми носами. Двое слуг открыли ворота, и боярин въехал во двор.