Выслушав, ярл ничего более не спросил о черниговце. Зато как бы вскользь задал вопрос о молодом Александре. Оказывается, его тоже знали многие.
— Дельный будет князь, — таково было заключение купцов. — Хоть молод, но хватка уже видна.
«Надо торопиться», — решил про себя ярл. И как бы ему хотелось увидеть лицо прелестной племянницы фон Зальца, когда до ее прекрасных ушей долетит весть о победе ярла Биргера аф Бьельбо над Новгородским князем!
Он невольно улыбнулся, но улыбка тотчас сбежала с его лица, оно стало почти каменным. Ярл понимал, что нужного разговора не получилось. Ему мало удалось узнать о русских. Сам виноват: не провел разговор, как хотел. Напоследок он решил немного поправить дело, чувствуя, что между ним и купцами встает невидимая ледяная стена. Надо было ее разрушить. Был один способ — сказать купчишкам о стремлении папы. Хотя они, скорее всего, и без того уже догадались, что ярл выполняет чужую волю. А это в некоторой степени снимало с него обвинение в стремлении самолично решать подобные вопросы. Видя, что лед немного растаял, ярл подвел итог.
— Я знаю, что некоторым из вас показалось, будто бы я стремлюсь размахивать мечом. Поверьте, это не так. Только обстоятельства и забота об исполнении воли Всевышнего заставляют меня призвать вас принять участие в общем деле. Я думаю, что найду у вас поддержку, — он говорил мягким голосом, но лицо его сделалось жестким. Колючим был и взгляд, которым он наградил присутствующих.
Купцы согласно закивали: куда деваться? Лучше уж отдать добровольно, чем заберет сам. Это было уже кое-что. Ярл, довольный, попрощался с купечеством.
Глава 19
Улала проснулась, когда над верхушками деревьев только-только показалась узкая розовая ниточка рассвета. Проснулась она с больной душой. Ночью приснился ей дурной сон. Будто играют голубь с голубкой. Вдруг голубь улетел, голубка осталась одна. Подползла к ней змея и ужалила птицу. Упала она, бедная, чуть дышит…
Поняла старая, кому грозит беда. Побежала в лес, где молчаливо стоял Перун. Упала она перед ним и стала просить помощи. После мольбы вернулась к себе, отловила белого петуха и вновь вернулась к своему повелителю.
— Смилуйся, о великий Перун, над несчастной жертвой. Возьми лучше душу этой птицы и отпусти душу голубки.
Отрубила она птице голову. Окропила кровью святое место. Старухе почудилось, что как-то ласковей зашумели листочки. Возрадовалось сердце: жертва принята.
Быстро собрала Улала нехитрую поклажу. Взяла в дорогу лишь узелок с травами да кореньями. Крикнула лосиху, позвала волчицу. Лесная зверюга послушно опустилась на колени, подставляя старухе спину. Знала старая колдунья, где искать голубя с голубкой. Много к ней заглядывало козельских дружинников после Батыева разгрома, многим пришлось залечивать раны… И понесла лосиха свою ношу через леса и долы. А рядом верным стражем бежал чуткий волк.
…Такого тягостного, такого жуткого времени Малуше еще не приходилось испытывать. А в душе стояла такая боль, что, казалось, вот-вот разорвется грудь.
Получив согласие князя, она опрометью бросилась разыскивать козельцев. Но, к ее пущему горю, ни один из них не знал дорогу к старухе. Она кляла себя за то, что не последовала за Всеславной, когда та сопровождала к Улале своего будущего мужа.
А между тем Всеславне становилось все хуже и хуже. Она перестала принимать пищу. Очень редко открывала глаза. Порой теряла сознание, а когда приходила в себя, первые ее слова всегда были об Аскольде. Малуша, как могла, успокаивала, после чего Всеславна опять точно проваливалась в какую-то пропасть.
Князь, чувствуя, что не в силах помочь, больше не приходил. Но как-то, встретившись с плачущей Малушей, спросил глухо:
— Может, пора звать священника?
Что могла ответить верная служанка? Все уже было испробовано. Лекари только разводили руками. Малуша пробовала звать местных бабок. Пришла одна, посмотрела, перекрестилась и сказала:
— Не жилица! — И осторожно вышла из комнаты.
Поплакала Малуша, поплакала, да опять за ворота. Вот и столкнулась однажды на дороге со странным, замотанным в какое-то тряпье существом. В нем трудно было признать старуху. Ребенок, да и только, — таким тщедушным было тело странного создания. Старуху в нем выдали лишь согнутая в три погибели фигурка да палка, на которую та опиралась. Малуше жаль стало бабку, и она решила отдать ей сверточек, где лежала разная еда.
— Держи, бабушка, — сказала она, протягивая ей узелок.
Бабка повернула к ней голову. Из-под платка, низко надвинутого на лоб, сверкнули по-молодому живые глаза.
— Ничто мне не надобно, добрая душа. Да хранит тебя Перун от людских злодейств. Скажи лучше, дочка, где княжеские хоромы и нет ли в них больной молодицы?
Малуша аж присела: уж не колдунья ли перед ней?
— Есть, бабушка, есть! Как сорванный цветок, вянет на глазах. Кто только не пробовал исцелить ее! Ничего не помогает. Вот-вот отдаст Господу душу, — Малуша расплакалась.
— Перун велик и могуч. Он послал меня спасти ее. Веди к ней! — голос старухи прозвучал повелительно.
…И вот они у постели Всеславны. Как два буравчика, вонзаются глаза старухи в тело княжны. Костлявые пальцы проворно забегали по нему, губы что-то зашептали…
Открыла глаза Всеславна. Слабо улыбнулась:
— Ты?..
— Я! Я! — И еще быстрее забормотала старуха. Потом вдруг повернулась к Малуше: — Вару принеси.
Сбегала Малуша в приспешную, кипятку принесла целое ведро. Старуха, разложив коренья по чашкам, давай заливать их кипятком.
— Ну-ка выпей-ка, — старуха подняла голову княжны и принялась поить ее каким-то темным отваром.
Через некоторое время Всеславну начало рвать. Носом пошла какая-то странная, темная кровь. Малуша было напугалась, да старуха прикрикнула. Вновь попоив больную, но уже светлым отваром, уложила ту спать.
Всеславна спала долго. Появилось легкое, спокойное дыхание. Когда она проснулась, первые слова ее были:
— Где я? Позовите Аскольда или Василия. Малуша, Малуша!
— Здесь я, здесь! — Малуша упала перед ней на колени.
— И вправду ты, — княжна попыталась было поднять руку, но бессильно уронила ее на лежанку. — Принеси чего-нибудь поесть, — попросила она.
Но старуха сказала:
— Нет.
Малуша готова была возмутиться, однако колдунья продолжала приказывать.
— Выведи меня из города… А пока, голубка, на-ка выпей еще, — и она напоила Всеславну новым отваром.
— Милая У… — только произнесла она, и веки ее закрылись.
— Пусть поспит, а ты, дочка, идем со мной.
Выйдя за город, они дошли до лесочка, где старуха, сложив руки трубочкой, вдруг издала странный звук: