– Хочешь знать, почему она на это пошла? – Сема смотрел на друга снизу вверх, и во взгляде его Андрею чудилось неодобрение. А может, и не чудилось.
– Хочу.
– Я не берусь утверждать наверняка, но, сопоставив кое-какие факты, могу сделать вывод…
– Сема!
– У нее есть сестра.
– Да, я с ней познакомился. Она сейчас за границей. Отдыхает в Германии.
– Правильно. – Сема кивнул. – Катина сестра Елизавета с сыном сейчас в Германии, в Дрездене. Только они там не на отдыхе, а на лечении. У мальчика что-то с сердцем, какой-то порок. Они несколько лет собирали деньги на операцию и уже почти собрали, когда парню стало хуже и выяснилось, что ему теперь нужна другая операция, не та, на которую деньги уже собраны, а дороже. И операция эта требуется прямо сейчас. Угадай, на какую сумму дороже?
Ему не нужно было гадать, он уже знал ответ.
– Она ведь могла рассказать.
– Что? – Сема приподнял брови. – И кому? Тебе, совершенно постороннему человеку?
– Я ей не посторонний.
– Очень на это надеюсь. Но тогда, в самом начале, как ты к ней относился? Что она могла тебе сказать? Ты вообще стал бы ее слушать?
Сема был прав, и каждое сказанное им слово, как самонаводящаяся ракета, попадало в цель, било без промаха в Андреево сердце, выжигало дыру, которую ни зашить, ни заштопать.
– Вы не разговаривали, – сказал Сема, немного помолчав. – Многого можно было бы избежать, если бы вы просто поговорили. Лихой, у вас с ней все могло бы получиться…
– Может, еще получится?
– Я не знаю. – Сема пожал плечами.
* * *
Адрес дал ему Сема, молча сунул в руки листок из блокнота, а потом спросил:
– Я своего человека тогда отзову?
– Отзывай.
– Или, может, после того, как вы с ней поговорите?
– Или после того… Сема, мне нужно ехать, давай потом.
– Давай. Только смотри, Лихой, не наломай еще больше дров.
Он постарается. Хотя один-единственный, самый важный вопрос Андрей так и не задал.
Что было у Катерины со Стариком? Было ли?..
Пятиэтажная хрущевка тонула в темноте, только в окнах третьего этажа горел свет. Андрей вздохнул с облегчением. Если бы света не было, если бы Катерина спала, он бы не решился ее разбудить. И кто знает, решился ли на этот разговор утром.
В дверь он постучал, не стал звонить, и долго, очень долго, прислушивался к тишине, а потом не выдержал, позвал:
– Катя. Катя, я знаю, ты дома.
– Уходи. – Ее голос прозвучал так, словно она была рядом.
Впрочем, она ведь и была рядом, их разделяло лишь тонкое полотно двери. Это если не считать других непреодолимых преград…
– Не могу. – Андрей уткнулся лбом в дверь, как до этого утыкался в окно чужого кабинета. – Нам надо поговорить.
– Нам не надо… Не сейчас…
– Сейчас.
Дверь была железной, лбом не прошибешь. Да и нельзя говорить через дверь то, что он хочет сказать. И пускай у него пока нет правильных слов, но они обязательно найдутся, стоит только им с Катей встретиться взглядами.
– Уходи.
Но сама она не уходила. Андрею даже казалось, что он слышит ее дыхание.
– Не могу.
И он не ушел. Сел прямо на пол, привалившись спиной к двери, приготовился ждать. Звука ли открывающейся двери, рассвета – ему было все равно.
И Катя тоже ждала. Он почти видел, как она сидит, прижавшись к двери спиной и кудрявым затылком, обхватив руками подтянутые к подбородку коленки, сидит и не идет спать. И просидит так до самого утра, если он что-нибудь не придумает.
Пожарная лестница была высоко над землей. Чтобы ухватиться за нее, пришлось подпрыгнуть, а потом подтянуться на руках, забрасывая разленившееся за отпуск тело на нижнюю перекладину. Дальше пошло легче, а балконная дверь оказалась открыта. Повезло.
Он мог бы двигаться бесшумно, но побоялся, что она испугается, а потому сразу сказал:
– Катя, это я. Можно?
Нельзя. Но и по-другому нельзя, а поговорить очень нужно. Значит, можно.
Она не спешила входить в комнату, затаилась в коридоре. И Андрей снова сказал:
– Это я. Не бойся.
– Я тебя не боюсь. – Она шагнула в комнату и тут же растворилась в темноте. И Андрей растерялся. В своем доме он включил бы свет, но это был не его дом, не он здесь хозяин, он здесь незваный гость.
– Нам нужно поговорить. – Лиховцев двигался на ощупь, пока глаза не свыклись с темнотой, пока он не начал различать силуэты и тени. Катя сидела на диване. Не расслабленно, откинувшись на спинку, а на самом краешке, словно готовилась в любой момент убежать. Андрей сел рядом. Не слишком близко, но достаточно близко, чтобы чувствовать исходящий от ее волос аромат духов. Она не шелохнулась, но и отодвинуться не попыталась. Может, ему повезет и она его выслушает? Если найдутся правильные слова. Если он сумеет переломать себя и рассказать не о том, что думает, а о том, что чувствует. Если сам сумеет понять, что чувствует, потому что с чувствами у него как-то не ладилось. Лет с четырнадцати…
– Я скотина. – Начинать, наверное, нужно было не с такого вот откровения, но уж как получилось.
– Да.
От этого короткого и веского, как удар булыжником, «да» вдруг стало очень больно где-то в груди, и Андрей вспомнил, что слова тоже могут ранить. Его. Ее. Кого больше? Кому из них больнее?
– Я тебе сейчас расскажу… Попытаюсь объяснить, почему я такая…
– Скотина.
– Да. Выслушай, пожалуйста. Это очень важно.
– Для кого?
– Для меня. – Он мог бы соврать, что для них обоих, но не стал. Боль от этого не убавится. – Но ты выслушай.
– Я слушаю.
Катя сидела не шелохнувшись и даже голову в его сторону не повернула, но она его слушала, и этого было достаточно. Пока.
Если бы Андрей начал со своего неприкаянного детства, то получилось бы убедительнее и… жалостливее, но Андрей не хотел, чтобы Катя его жалела – только чтобы поняла. Пока.
Поэтому он начал с самого главного, с самого грязного.
– Старик… мой дед хотел, чтобы я женился. У нас с ним сложные отношения, не родственные. Обычно он приказывает, я подчиняюсь. Как-то так… – Признаваться в таком было больно и унизительно, но он дал себе слово и слово это сдержит. – И он приказал. Вот только выбор будущей жены оставил за мной.
– Ты выбрал не ту женщину. – Ее голос звучал очень тихо.
– Я хотел его разозлить. Глупо, теперь я это понимаю, но из-за того, что он поставил мне ультиматум, я был в бешенстве.