Лавандовое поле надежды - читать онлайн книгу. Автор: Фиона Макинтош cтр.№ 52

– Лети, kráka. Оставайся utlagi, – промолвил Вольф на давно забытом языке. По его изуродованному лицу блуждала опустошенная улыбка. «Оставайся партизаном», – перевел Люк. Вольф велел ему скрыть свое настоящее имя, бежать, вернуться в безопасное место. – Пришел мой час, – прошептал старик.

– Что он говорит? – потребовал фон Шлейгель.

– Да я даже не понимаю, на каком это языке. Часть слов немецкие, остальное какая-то бессмыслица.

– Что ж, от него осталось достаточно, чтобы попробовать еще раз.

Люк сидел возле старика на корточках. Теперь он медленно обернулся.

– Что вы имеете в виду?

– То, что вам пора. А нам надо поработать над герром Дресслером.

– Что вы намерены с ним сделать?

– Вам-то какая разница? Когда я приду к выводу, что язык у него никакими доводами не развязать, то положу конец страданиям этого жидовского прихвостня.

– Если он ничего вам не сказал после чудовищных избиений, его уже нет смысла пытать.

– Вы так думаете? – Фон Шлейгель вздохнул. – Что ж, век живи, век учись. Он явно вас не узнает.

– А вы надеялись, узнает?

Гестаповец рассмеялся.

– Ну да. Признаюсь, рассчитывал.

– Оставьте его. Дайте ему умереть в мире. Он же, черт побери, немец!

– В уютной теплой постельке? – фон Шлейгель и его подручные захохотали. Затем лицо гестаповца посерьезнело. – Нет, Равенсбург, так не пойдет. Но как насчет этого? – Он вытащил пистолет из кобуры и протянул Люку. – Если хотите положить конец страданиям Дресслера, действуйте. Пистолетом пользоваться умеете? Если вашей немецкой совести будет легче, пристрелите старика.

В самом ужасном кошмаре Люк не мог бы представить ничего более жуткого и гнусного.

– Нет!

Фон Шлейгель поцокал языком.

– И вы еще притворяетесь немецким патриотом, готовым сражаться за родину?

– Я и в самом деле патриот и сражаюсь за родину!

Фон Шлейгель не знал, сколько правды в этих словах.

– Тогда пристрелите изменника. Он работает против нас и всех наших основ.

– Фюрер хочет избавиться от евреев. Дресслер помогает вам с этой задачей.

Гестаповец улыбнулся.

– Мы хотим, чтобы они сдохли, а не попрятались в Испании или Дании, точно помойные крысы, готовые в любой момент снова вылезти на поверхность.

– Я не стану убивать гражданское лицо, – отрывисто проговорил Люк.

– Как вам будет угодно. – Фон Шлейгель покосился на одного из подручных. – Проводите герра Равенсбурга. – Снова повернувшись к Люку, он выжидательно посмотрел на него. – Ваша подружка в машине, должно быть, замерзла.

– Это варварство! – выпалил Люк.

Фон Шлейгель равнодушно пожал плечами и снова протянул молодому человеку пистолет.

– Избавьте его от мучений, Равенсбург. И выйдете отсюда, сознавая, что совершили сегодня хоть что-то во благо Германии.

Невысказанный подтекст этих слов был совершенно ясен: тем самым Люк в единый миг уничтожит все сомнения в том, кто он такой. Не в силах говорить, он стоял, молча глядя в немигающие глаза нациста. Атмосфера в комнате накалилась. Медленно ползли секунды.

Фон Шлейгель моргнул первым.

– Покажите, кто вы такой.

Люк ощутил в ладони холодную тяжесть пистолета. Во время обучения в горах ему доводилось стрелять из «вальтера» – оружие сняли с мертвого немецкого солдата. Отведя взгляд от фон Шлейгеля, молодой человек посмотрел на пистолет. Вольфа все равно убьют, только гораздо мучительней. Но какой выбор он, Люк, сейчас ни сделай – как ему жить дальше?

Овладевшее им оцепенение разбил знакомый голос Вольфа. Старик повторял слова, которые Люк слышал множество раз. Двадцать второй псалом для правоверных евреев был столь же свят и значим, как и для христиан. В семье Боне было принято читать его каждую субботу, а по воскресеньям им его читал Вольф. Вот и сейчас словами псалма старик подавал Люку сигнал: исполни, что требуют.

– Если пойду я и долиной смертной тени, не убоюсь зла… – пробормотал старик на древнеисландском.

– Заткните его, Равенсбург, ради всего святого! – раздраженно воскликнул фон Шлейгель.

Не обращая внимания на гестаповца, Люк склонился к старику и нежно поцеловал его в обе щеки:

– Лети, kráka.

Старик кивнул и склонил голову. Люк прицелился, зажмурил глаза и, затаив дыхание, спустил курок.

Щелкнул холостой выстрел. Фон Шлейгель и его подручные расхохотались. Люка чуть не вырвало.

– Поздравляю, Равенсбург! – гестаповец хлопнул Люка по спине. – Вот уж не думал, что вам хватит духа!

Люк повернулся к нему, и, видимо, что-то в выражении его лица отбило у фон Шлейгеля охоту смеяться. Нацист торопливо шагнул назад.

– Ладно, – сказал он, одергивая мундир, – теперь давайте по-настоящему.

Зарядив пистолет, он снова всунул оружие в руку Люка.

– Тут одна пуля. Отправьте старика в последний путь. – Он злобно усмехнулся и предостерег: – Я подожду за дверью, но мои люди вооружены и не спустят с вас глаз.

На сей раз пистолет выстрелил, обрывая последнюю ниточку, что связывала Люка с семьей. Яростным взглядом остановив нацистских солдат, молодой человек бережно уложил тело Вольфа на полу и сложил руки у него на груди. Хотя в комнате было холодно, он накрыл тело друга своей курткой и, не оборачиваясь, вышел за дверь. Надо сохранить внешнее спокойствие, сейчас это важнее, чем когда-либо, – но на сердце Люка царил кромешный ад.

Фон Шлейгель проводил его до автомобиля. Лизетта, бледная и встревоженная, выскочила навстречу.

– Что происходит?

– Мы уезжаем, – прорычал Люк, глазами умоляя ее ни о чем не спрашивать. Он еле держался.

Лизетта все поняла.

– Хорошо. Спокойной ночи, герр фон Шлейгель, – проговорила она и села в машину.

– Всего хорошего, мадемуазель. Прощайте, Равенсбург. Вряд ли наши пути еще когда-либо пересекутся.

Люк в последний раз повернулся к гестаповцу.

– Вам воздастся за это, фон Шлейгель. На войне свой кодекс чести, особенно для людей в форме.

– Вы мне угрожаете?

– Нет. Но вам и впрямь лучше надеяться на то, что наши пути не пересекутся.

– Не запугивайте меня, Равенсбург. Ваше место – на лавандовых полях, вот и ступайте туда, занимайтесь маслами. Такие, как вы, должны предоставить вести войну таким, как я.

– Вы потому и коротаете ее в сонном захолустье вдали от боевых действий?

Фон Шлейгель рассмеялся.