– Я думаю, лучше начать с азов. Кто такой пророк? – спросила меня Арина. И сама же ответила: – Это не просто Иной, способный предвидеть линии вероятности и таким образом как бы «заглядывать в будущее». На таком уровне «предвидим будущее» мы все, в той или иной мере. Даже обычные люди при удачном стечении обстоятельств способны на подобные предвидения.
– Пророк – качественно иной, – сказал я. – Иной Иной, извини за каламбур.
– А вот и нет, – усмехнулась Арина. – Всего лишь количественно. Пророк просчитывает линии реальности всего мира, а не только свои или близких ему людей. Пророк сообщает, куда направится человечество, но не в виде трактата, а всего лишь одним фактом, на первый взгляд незначительным. Возьмем, допустим, одна тысяча девятьсот пятьдесят шестой год. Французский пророк Андре Ляфлер в возрасте шестидесяти двух лет излагает свое первое, главное пророчество… так уж случилось, его поздно инициировали… Пророчество совершенно безумное: «Скоро девушка Мэри укоротит юбки и мир украсят голые ножки».
Я фыркнул.
– Вот-вот, – сказала Арина. – Те, кто слышал пророчество, резонно заподозрили, что старина Андре впал в маразм и погрузился в сластолюбивые старческие грезы. Заметь – через год в космос поднялся первый спутник! А француз бормочет про какую-то Мэри, которая обрежет юбки… Но в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году Мэри Куант, кстати, лондонерка…
– Чего?
– Жительница Лондона. Так вот, она выставила коллекцию мини-юбок. И они потрясли мир. Результаты – сексуальная революция, эмансипация, заметный рост рождаемости в Старом Свете. Так что было важнее: спутник или мини-юбка?
– Спутник, – обиделся я, хотя и сам отстаивал перед Гесером важность мини-юбок.
Арина рассмеялась:
– Все было важно. Спутник тоже пророчили. Но космос и впрямь ожидаемое и значительное событие, а отрезанные двадцать сантиметров ткани не предвидел никто. И оценить их значение смогли только через многие годы. Вот так и работает пророк – предвидит великие потрясения и оповещает о них через малые события.
– Тогда, быть может, ты знаешь, чем знаменит умерший во младенчестве австралиец…
– Алистер Максвелл? Знаю. Смерть мальчика расстроила брак его родителей. В конце семидесятых годов у его матери родился второй ребенок, от другого мужчины. Мальчик живет ничем не примечательной жизнью… но в возрасте пятнадцати лет он вытащил из воды тонущую девочку. Ситуация не выглядела критической, он даже сам не понял, что реально спас чью-то жизнь. Но теперь эта девочка – одна из самых сильных волшебниц Австралийского Дневного Дозора. Ей прочат большую карьеру. Но если бы младенец не умер…
– Понятно, – сказал я. – Прямо по анекдоту.
– Какому? – заинтересовалась Арина.
– Ну, мужик один умер и спрашивает у Бога – в чем был смысл его жизни? А Бог отвечает – помнишь, в семьдесят втором году ты ехал в поезде и в вагоне-ресторане передал попутчику солонку? Так вот…
Арина засмеялась.
– Да-да. Именно так порой и бывает. Все странные пророчества, если ими досконально заняться, получают свое объяснение.
– И ты занималась.
– Да. Это важно.
– Хорошо, пророчества важны, – кивнул я. – С этим никто и не спорит. Но разве пророк создает будущее? Разве от того, услышат его или нет, зависит, каким станет мир? Я слышал разные версии.
– Если честно, то я не знаю, – неохотно призналась Арина. – Быть может, пророчество, выкрикнутое в дупло старого вяза, все равно сработало. А быть может, и нет…
– Дуба, – сказал я. – Эразм доверил свое пророчество дубу. Вязы он не очень любит.
– Ах, какой разборчивый друид… – рассмеялась Арина. – Дубы, значит, ему милее… Не знаю, Антон, работает пророчество без слушателей или нет. Это сродни вопросу, был ли слышен звук падения дерева, упавшего в глухом лесу. Скорее всего нет, на этом сходится большинство исследователей. Но вот что совершенно точно – пророчество можно изменить.
– Вот это номер, – насмешливо сказал я. – Все уверены, что пророчества – истина в последней инстанции, что они неизменны в отличие от предсказаний. И только ты знаешь правду.
– Только я, – совершенно спокойно ответила Арина. – Потому что я уже меняла пророчества.
– А вот отсюда поподробнее, – попросил я. Подумал секунду и встал. – И знаешь… пойдем-ка в другое место.
– Пригласишь к себе в гостиницу? – усмехнулась Арина.
– Не думаю, что это стоит делать. Сядем в парке.
– Его вот-вот закроют на ночь, – ответила Арина. – Впрочем… нам-то какая разница?
Пить пиво на детской площадке – это старинная советская традиция. А куда еще могла податься молодежь, желающая выпить… ну, допустим, пива? На рестораны денег нет, пабов и баров в СССР не существовало, в крошечных квартирках – мама, папа, бабушка, брат с сестрой и родственник из деревни, приехавший в город за колбасой… не разгуляешься. Вот и сидели на детских скамеечках и карусельках великовозрастные дети, еще недавно ковырявшиеся в песочницах, а теперь распивающие пиво в родных дворах…
СССР почил с миром, но квартиры не стали больше, а молодежь – обеспеченнее. Детские площадки, там где они сохранились, по-прежнему принимали в дневную смену малышей, а в вечернюю – старшеклассников и студентов. Те компании, что поглупее, шумели, мусорили, включали громкую музыку и задирались к прохожим, за что их гоняли бдительные старушки, которым нет большей радости, чем позвонить в милицию. Те, что поумнее, сидели тихо, алкоголь припрятывали, с прохожими вежливо здоровались, мусор за собой убирали. Я в такой компании тоже сиживал.
Ну, во всяком случае, мне кажется, что наша компания была вежливой и никого не напрягала. У жильцов окрестных домов, вполне вероятно, могло быть совсем иное мнение.
Но вот чего я никогда не мог представить – ни будучи юным оболтусом, ни став Светлым Иным, так это того, что буду сидеть поздним вечером в Лондоне, в Кенсингтонском саду, на детской площадке имени принцессы Дианы и пить пиво с древней ведьмой!
– Мне повезло, что пророчество оказалось достаточно внятным, – сказала Арина. – Маша была девочка старательная, и пророчила тоже… аккуратно. Только все старалась в рифму, втемяшилось ей, что пророчества должны быть в стихах. И вот сижу я перед этой дурындой и думаю, что же мне делать. Если бы я не понимала, о ком идет речь, я бы и внимание не обратила. Какой смысл жалеть о том, что нельзя изменить… верно, чароплет? Но я поняла. Одна тысяча девятьсот пятнадцатый год на дворе… все прозрачно было. «Умрет наследник, омрачится царь. Большевиков повесят в казематах. Война продлится долгих девять лет. Москва погибнет, пламенем объята. Германец Малороссию возьмет, японский меч гуляет по Сибири, от голода народ на треть умрет, а остальные растворятся в мире».
– Прямо апокалипсис, – сказал я саркастически.
– Я полагаю, так оно и было бы, – сказала Арина. – Гибель цесаревича Алексея могла повлиять на Николая достаточно неожиданным образом. Революцию он мог бы и задавить… а вот Первую мировую войну – проиграть. И Россия де-факто перестала бы существовать. На Дальнем Востоке – японцы, на Западе – немцы.