Создал страшного тебя?
В небесах иль средь зыбей
Вспыхнул блеск твоих очей?
Как дерзал он так парить?
Кто посмел огонь схватить?
Кто скрутил и для чего
Нервы сердца твоего?
Чьею страшною рукой
Ты был выкован – такой?
Чей был молот, цепи чьи,
Чтоб скрепить мечты твои?
Кто взметнул твой быстрый взмах,
Ухватил смертельный страх? –
продекламировал я.
– А мне больше нравится перевод Степанова, чем Бальмонта, – ответил Гесер. – Тогда окончание звучит так:
Кто ужасный млат вздымал?
Кто в клещах твой мозг сжимал?
А когда сошел на нет
Предрассветный звездный свет –
Неужели был он рад,
Встретив твой зловещий взгляд?
Неужели это был
Тот, кто Агнца сотворил?
Кеша, открыв глаза, с недоумением смотрел на нас. Нечасто в наши дни увидишь, как двое взрослых мужиков начинают читать стихи. Потом снова закрыл глаза. Какая старательность, потрясающе!
– И в чем разница? – мрачно спросил я.
– Если верить этому переводу, у нас есть время до утра, – пояснил Гесер. – А вот Бальмонт появление Тигра относит к вечеру:
В тот великий час, когда
Воззвала к звезде звезда,
В час, как небо все зажглось
Влажным блеском звездных слез, –
Он, создание любя,
Улыбнулся ль на тебя?
Тот же ль он тебя создал,
Кто рожденье агнцу дал?
– Вы все знаете, – сказал я. – Пророк Эразм Дарвин. Единственный пророк, ускользнувший от сумеречной твари.
– Я не знаю, – просто ответил Гесер. – Есть такая версия. Но я считаю ее поэтической вольностью, отражением каких-то обычных свар между Светлыми и Темными Ирландии.
– Тигр – это кто-то вроде Зеркала? – спросил я.
– Нет. Вовсе не каждого пророка преследуют сумеречные твари. И их вовсе не заботит баланс сил между Дозорами. Если… если верить легендам… они пытаются предотвратить произнесение пророчеств, которые предвещают неслыханные беды и катастрофы. И уничтожают всех, кто стоит у них на пути…
– Вы знали, – сказал я. – Вы все знали, Борис Игнатьевич…
– Да не знал я! – буркнул Гесер. – Что я тебе, компьютер, все помнить? Завулон намекнул про сумеречных тварей. Я ничего подобного не слышал, но сделал хорошую мину при плохой игре… якобы понимаю, о чем речь. Дал команду аналитикам, они прочесали базы данных и полчаса назад выдали мне вот эту же самую книжку… плюс две странички анализа и версий… Это Толик тебе скинул информацию? Я его премии лишу до конца столетия!
– Никто мне ничего не выдавал, – заступился я за приятеля. – Надя читала эту книжку по внеклассному чтению, пришла с вопросом. Я прочитал. Дальше… дальше догадались всей семьей. Про Эразма, про Блейка, про тигра…
– Видимо, к Эразму сумеречная тварь приходила не в образе человека, – усмехнулся Гесер. – А он потом что-то рассказал приятелю, который хоть и не был Иным, но их видел…
– Борис Игнатьевич, надо просить о помощи Инквизицию, – сказал я. – Если это все верно, то мы перед тигром…
Гесер не дал мне закончить.
– Они отказали, Антон.
– Что? – растерялся я.
– Рекомендация Инквизиции – не вступать в конфликт, предоставить Тигру возможность забрать мальчика.
Он первый раз произнес слово «тигр» так, что оно прозвучало как имя.
– Но он же… – Я покосился на Кешу.
– Да, Тигр его убьет, – кивнул Гесер.
– Борис Игнатьевич!
– Мальчик не слышит, – успокоил меня шеф. – Я поставил завесу. Просто ради того, чтобы наши голоса ему не мешали.
– Гесер, так кто он – Тигр?
– Никто не знает, Антон. Уж больно редкая тварь. Либо пророк успевает сказать свое главное пророчество и Тигр от него отступает. Либо… либо он убивает пророка и уходит. Полагаю, потому они так редки, пророки. Он обычно находит их раньше, чем мы.
– Что такое главное пророчество?
Гесер вздохнул. Демонстративно посмотрел на часы. Потом указал мне на одно из кресел, сам сел рядом. Покосился на Кешу, погрозил тому пальцем. Мальчик снова закрыл глаза.
– Самое первое пророчество, которое произносит пророк, вступая в силу, называется главным. Оно может быть очень важным, а может – и совсем пустяковым. Но есть такая… такая версия… тут мы вступаем на очень зыбкую почву, Антон.
– Не тяните.
– Есть версия, что первое пророчество – это не предсказание реальности, а ее изменение. А есть и другая… что изменить будущее, конечно, пророк не способен. Но он выбирает одно из возможных течений реальности, проявляет его и… и фиксирует. Выражаясь языком фотографов.
– Уже и фотографов-то таких нет, кто проявляет и фиксирует, – пробормотал я. – То есть Тигр предотвращает первое пророчество, потому что если оно будет ужасно – то оно и случится?
– Ну да. Вот предскажет мальчик третью мировую – она и произойдет. Предскажет падение астероида размером в пару километров – тот свалится…
– Но то, что он говорил мне в аэропорту…
– Не пророчество. Предвестники. Пророчество он должен сделать теперь, после инициации. Обычно – в первые сутки. Иногда в первые часы.
Я посмотрел на толстого пацана, ерзающего в большом потертом кресле. Спросил:
– Что вы хотите делать, шеф?
– Растормошить парня, чтобы он все-таки произнес свое главное пророчество. Ведь вовсе не факт, что оно будет ужасным. Мне, Антон, очень не хочется уступать какой-то непонятной сумеречной твари, которая даже не желает с нами разговаривать!
– А мальчика вам не жалко?
Гесер пожал плечами:
– Всех не пожалеешь. Если ради слезинки одного ребенка должны пролить свою кровь десятки Иных – пусть ревет. Но отдавать его на заклание, не попытавшись ничего сделать, я не хочу.
– Значит, если Тигр придет…
– Ночной Дозор не станет с ним сражаться.
– Это подло.
– Это честно. Если бы Инквизиция пришла на помощь – был бы какой-то шанс. Возможно. Но они отказались. Теперь все зависит от того, сколько у нас времени, когда явится Тигр. Если к утру – я, наверное, мальчишку раскачаю. Пусть говорит свое пророчество… я и слушать его не стану. Пусть в унитаз бормочет. Или в дупло, как Эразм… могу специально дерево с дуплом вырастить. Но если Тигр придет ночью…
– Борис Игнатьевич, а как там в оригинале говорилось? – спросил я. – У Блейка? Предрассветный звездный свет? Или «в час как небо все зажглось»?