Кризис среднего возраста. Записки о выживании - читать онлайн книгу. Автор: Дэрил Шарп cтр.№ 32

Норман опустил взгляд.

— Когда Нэнси вошла, она была полностью одета, аккуратно причесана, с заново наложенным макияжем и так далее. «Мне нужно на некоторое время уйти», — сказала она. Я не мог скрыть разочарования. Моя голова поникла фута на два. «Сейчас 10.30, сказал я, — ты уверена, что там необходимо твое присутствие?»

Нэнси всегда ставила вопрос так, как ей было нужно. «Сегодня вечером принимает Валери. У нее вернисаж. Я забыла тебе сказать, что обещала ей прийти».

Валери — роковая подруга Нэнси, которая занимается гончарным ремеслом. Это довольно интересная причуда, некоторые даже называют ее искусством. Когда Валери приступает к работе, стены начинают сотрясаться. Даже кошки убегают и прячутся. Мне не нравится ни сама Валери, ни ее горшки.

«Я надеялся с тобой поговорить», — сказал я. Я провел пальцем по оправе очков, и у меня все поехало вкривь и вкось.

«А о чем ты собрался со мной поговорить?» — спросила Нэнси с долей сарказма.

Лежа полураздетым на полу, я чувствовал себя довольно глупо, но продолжал углублять тему.

«Мы могли бы начать с Бориса», — сказал я.

«Борис? А что Борис?», — она скрестила на груди руки. Она всегда держит руки на груди, если чувствует угрозу.

«А он будет на вернисаже?»

«Он может там быть, — сказала Нэнси. Она избегала встречаться со мной взглядом. — Ты тоже можешь туда прийти».

«Разумеется. И испортить тебе весь вечер», — сказал я с горечью.

«Какая патетика!» — сказала Нэнси. Я съежился: раньше она никогда на меня не нападала. Между нами всегда чувствовалась какая-то скрытая враждебность, но такой, как сейчас, я Нэнси никогда не видел.

«Половину времени ты не бываешь дома, а когда бываешь, то ожидаешь, что я все брошу. Ты думаешь, я не знаю, чем ты занимаешься, когда отсутствуешь? Ты считаешь, я не знаю, откуда взялся этот виноград? Думаешь, я дура? Хватит, я сыта по горло! Знаешь, жизнь проходит, это от тебя не зависит. Когда тебя нет, я не разыгрываю из себя одинокую женщину, и будь я проклята, если стану ее разыгрывать в твоем присутствии!»

Я не мог произнести ни слова. Мой язык прилип к небу. Я просто смотрел на нее и кусал губы.

«Не надо меня ждать», — сказала она, уходя.

Норман снова погрузился в кресло и закрыл глаза. Где-то пели птицы, но мы находились здесь, в Мадвилле.

— Я был совершенно подавлен. Я приложился к Grand Marnier и покончил с ней. Потом я немного побродил вокруг, размышляя о том, куда податься. В конце концов лег спать. Около трех часов ночи вернулась Нэнси и тихо скользнула в постель. Я сентиментально ее обнял. Она не повернулась ко мне: она не только не сказала мне ничего теплого, но даже не пошевелилась. Я решил, что она не против, и действительно, она даже немного помогла мне, когда я вставил ей сзади. Мы уже несколько дней не занимались любовью. Было так хорошо снова чувствовать себя внутри нее.

* * *

Итак, Норман снова оказался в одиночестве в рабстве у матери, а фактически — у своей жены. Он заслужил нечто вроде латунного кольца в ноздри, накрепко привязал к причалу свой баркас — ну и что? При первой же возможности он стал забираться обратно, в утробу матери. Хорошо, что она пока находилась совсем рядом, чтобы его принять.

Я не обвиняю его за это. Одному Богу известно, что и я там был и сучил ножками в пеленках. Но за Нормана я не беру ответственность на себя. Он может взять ее сам, а может и не взять. Я совершенно не собираюсь становиться ему матерью. Это его дело: выплыть или утонуть. Это не моя проблема.

Когда же я сам чувствовал себя утонувшим и четвертованным?

Мне вспоминается замечание Рильке в его «Записках Мальте Лауридса Бригге»: «Я понятия не имею о помощи, которая им (школярам) постоянно оказывается». А я с долей иронии передал смысл этой фразы несколько по-иному: «Сколько помощи неизбежно приходится оказывать человеку в трудную минуту, при этом совершенно нельзя заметить ту огромную дыру, в которую она уходит!»

Итак, я связывал с Норманом большие надежды. Он вполне мог быть соперником. Я совершенно был в этом уверен, утратив свою объективность. Я ошибочно принял браваду и хвастовство за подлинную интеграцию. Наверное, в наше время слишком дорого быть романтиком. Даже Ницше пришлось бы сегодня сначала намечать какой-то план своих статей, чтобы просто выжить.

Увы, бедный Норман, я очень хорошо его знал. Человек не может измениться, потому что это целесообразно или с помощью только силы воли; он может лишь стать тем, кем ему предназначено. И даже если он изменится, прежний стиль поведения будет продолжать оказывать на него сильное воздействие. Как писал Юнг, «Любой человек, отделившийся от матери, стремится снова с ней соединиться. Это стремление может легко превратиться в поглощающую страсть, угрожающую всему, что ему удалось завоевать. Тогда, с одной стороны, мать становится высшей целью, а с другой — самой страшной угрозой — „Ужасной Матерью“».

Счастливо, Норман. Я ждал и надеялся, что это придет, но мои ожидания были слишком завышенными. В этом процессе не может быть никаких гарантий. Он даже не понял, что произошло. В душе я уже готовился к следующему пациенту.

Но подождите, сессия еще не закончилась.

* * *

Норман открыл глаза.

— Этой ночью мне приснился сон. Жуткий кошмар. Вокруг моего туловища был железный пояс. Огромный мужчина — наверное, бог или великан — стягивал оба конца этого пояса. Мне было очень больно, я с трудом мог дышать. Наверное, я был бы перерезан пополам, если бы он смог. Это была битва не на жизнь, а на смерть. Я схватил кувалду и ударил его, потом еще несколько раз, прямо между глаз. От своих действий я пришел в ужас; мне это совсем не свойственно. Я проснулся в панике.

Я сразу сконцентрировал свое внимание на Нормане и сосредоточился.

Разрубание, разрезание, разделение человека пополам связано с образным представлением распятия с обертонами расчленения. И в том, и в другом случае речь идет о символическом воплощении страдания, заключенного в разделении противоположностей, и в осознании, как жить, имея внутри себя такие противоположности. Они являются интегрирующей частью героического странствия. Вот что об этом пишет Юнг: «Никто из людей, оказавшихся на пути к целостности, не может избежать пребывания в характерном подвешенном состоянии, означающем распятие. Ибо он неминуемо столкнется с тем, что будет раздирать его на части и „распинать“ его: сначала — сущность, которой он не хочет быть (его тень); затем сущность, которой он не является („другой“, отдельная реальность „Ты“); и, наконец, третье — его психическое „не-Эго“ (коллективное бессознательное)».

Норман до сих пор не слишком понимал, что значит его тень, и явно не испытывал никакого желания ею быть; «другим» была его жена, реальность которой от него ускользала; на первое место у него выходило именно психическое «не-Эго», то есть бессознательное.