Нецелованный странник - читать онлайн книгу. Автор: Аякко Стамм cтр.№ 5

– Дык, вона же белое всё. Значиться, снегу там завались. Значиться, холодно там, мороз. Значиться, север. Вот, – ответил Вася, и улыбка его приобрела какое-то новое, победоносное содержание.

– Правильно! – изумился неоспоримой логике капитан. Но в то же время, желая поймать оппонента на противоходе, выдвинул конрвопрос. – А где ж тогда, по-твоему, юг? Ну-ка, поведай нам, голуба?

Последовавший ответ был столь же стремителен и столь же логически обоснован.

– Солнышко-то, небось, сверху светится, – отвечал Вася, тыкая указкой в северный полюс. – Значиться, тепло тамо, лето завсегда. Стало быть, юг. Правильно?

– Правильно! – только и смог сказать капитан и упал на свой стул. – Сержант Карпинский, через неделю рядовой Майорчик должен знать карту, как Отче наш. Задача ясна?

– Так точно, товарищ капитан, ясна, – ответил я. А что я мог ещё сказать? Разве мог я тогда знать, что все мои попытки привить Васе любовь к географии разобьются вдребезги об его логически неоспоримый контрдовод, заключавшийся в одной простой, но усвоенной им весьма твёрдо фразе: «Капитан сказал, ПРАВИЛЬНО!»

Время шло. Молодое пополнение привыкало к нашим суровым будням и постепенно влилось в них, найдя своё место в отлаженном механизме никогда не останавливающейся машины. Не нашёл его только Вася. В самом деле, на боевое дежурство он не ходил, так как техника при его появлении тут же ломалась и отказывалась работать, не желая иметь с ним никаких общих дел. В стрельбах он не участвовал принципиально. Но не по религиозным убеждениям, а просто бестолковый автомат, едва попав к нему в руки, самопроизвольно начинал стрелять длинными, причём, очень длинными очередями, отчего ротный командир, вынужденный однажды залечь в новой шинели прямо в грязь, отдал строжайший приказ к оружию Васю не подпускать. От всевозможных строевых смотров его попросту прятали, так как смотреть без истерического, до боли в животе смеха на марширующего косолапого Васю было невозможно. Его искренняя убеждённость в том, что вся изюминка строевого шага заключается в громкости топанья, заставляла рядового Майорчика с невероятным усердием, обливаясь потом, вдалбливать подошвы сапог в бетонный плац. А руки при этом давали замысловатую отмашку в разные стороны, будто отбиваясь от внезапной атаки отнюдь не условного противника. Единственное занятие, в котором Вася оказался полезным, были наряды на службу в качестве дневального по роте. Тут при нём всё блестело и сверкало, как в музее, так что даже жалко было заходить в казарму после Васиной уборки. Но и здесь не обошлось без казуса.

Васе никак не давались уставы. Не то с памятью у него было плохо, не то специфический язык этой книжицы ни в какую не закреплялся в его голове, только выучить обязанности дневального он никак не мог. Пришлось объяснять своими словами, дескать, самое главное, стоя на тумбочке, кричать «Смирно!», когда заходит ротный майор, или кто старше его, а когда уходит, обязательно вежливо спросить, куда. Во всём остальном слушать и исполнять распоряжения дежурного сержанта. Невелика наука. Вася заступил на тумбочку, и ему это дело так понравилось, что он весь сиял от удовольствия. Ну, во-первых, внушительных размеров штык-кинжал на ремне. Именно штык-кинжал, а совершенно неграмотное слово штык-нож Вася употреблять отказывался наотрез, мотивируя тем, что ножик в кармане, а на поясе – кинжал. Ну да Бог с ним, пусть будет кинжал, против логики не попрёшь. Во-вторых, и это главное, Вася просто млел и таял, как девица, оттого что все, даже офицеры исполняли его команду «Смирно!». Поэтому он орал это слово что есть мочи по поводу и без повода, кто бы ни вошёл в казарму. Пришлось объяснить более доходчиво, кому и что нужно орать. Вася поначалу расстроился – ну как же, такой кайф обломали – но скоро воспарял духом, так как в дверь вошёл комбат в звании подполковника. Вася, что есть мочи, заорал своё любимое «Смирно!». На этот раз всё было правильно, и его похвалили. От радости он чуть не расплакался, обещая и впредь подавать команды правильно. Но когда минут через пятнадцать подполковник собрался уходить, Вася, переполненный служебным рвением, стал лихорадочно вспоминать свои действия на этот случай. Подполковник шёл быстрее, чем Вася думал, поэтому, на всякий случай, он снова гаркнул привычное: «Смирно!». Комбат вздрогнул от неожиданности и медленно развернулся лицом к тумбочке, испепеляя дневального грозным, суровым взглядом. Дневальный понял, что совершил ошибку и, тут же желая загладить её, соскочил с тумбочки, подбежал к подполковнику, на ходу снимая пилотку и теребя её в непослушных руках, взмолился, улыбаясь своей самой очаровательной улыбкой.

– Дорогой товарищу старшенький майорчик, будьте так любезненьки, если Вам не трудненько, скажите мне, ради Христа, куды эта Вы сичаса вот пошли? А то сержант строгий шибко, заругается.

Подполковник долго собирался с мыслями, такое обращение ему приходилось слышать впервые. Хотел, было, закричать на дневального, но, увидав его чистые голубые глаза, его улыбку, буркнул только: «В штаб», – отвернулся и вышел прочь из казармы.

– Ах, спасибочко Вам, товарищу старшенький майорчик, ах спасибочко, век не забуду этой Вашей услуги, – запричитал Вася и, отправляя на место пилотку, снова взошёл на тумбочку. Он был доволен собой вообще и своей находчивостью в частности.

Через несколько часов, уже глубокой ночью, когда холодный осенний ветер гнал последнюю пожелтевшую листву с сопок, завывая и свистя Соловьём-разбойником между оконными рамами, когда весь личный состав роты мирно спал и видел цветные сны про дембель, наполняя казарменное помещение ни с чем не сравнимым ароматом, представляющим собой гремучую смесь кирзы и влажных от праведного солдатского пота портянок, когда в самом помещении уже всё блестело чистотой и порядком, наведённом Васиными заботливыми руками, я встал с койки и отправился в умывальник выкурить папироску самой популярной в то время среди солдат марки «Беломорканал» производства Ленинградской табачной фабрики. Мне отчего-то не спалось. В умывальнике я встретил Васю. Он тоже не спал, только закончив уборку, а просто сидел на скамеечке, скумокавшись и, обхватив голову влажными ещё руками, и нервно курил, выискав редчайшие в солдатской жизни минуты, побыть наедине с самим собой, со своими мыслями. Я подсел рядом и не сразу заметил, что он плакал.

– Что стряслось, Вася? Ты чего это тут, что случилось?

– Да вот, товарищу сержантик, – заговорил он сквозь слёзы, с неизменной улыбкой на лице. – Маманька-то письмецо прислала. Пишить, что скучат, что расхворалася вся, так что картоплю даже откопать-то мочи нету. Так и сгниёть таперя в земле-то, картопля-то…. Забор вдругорядь завалился, некому поправить-то…. Крыша прохудилася, так что весь дождичок прямиком в хату хлыщить, нет никакого удержу…. Зима скоро ужо нагрянить, а председатель дров не даёть. Говорит, нетути, иди, говорит, в лес-то да сама и руби…. А где ж ёй? Стара вона уж, да и хворая…. Как же ж она зимовать-то без дров будить? Замёрзнить родимая, помрёть ведь, наверное, не дождётся меня…. Я ведь у мамки-то один осталси, нету больш никого, все померли уж…. Пишить, что ждёть меня, не дождётся, что я у ёй одна надёжа и опора…. Приезжай, пишить, сынок, поскорее, не то помру, пишить…. А куды ж я поеду-то, тильки полгодочку отслужил-то…. И в отпуск-то, должно, не пустють, ага, потому, никудышный я солдат-то, так за шо ж меня, в отпуск-то…. А без меня помрёть маманька-то, и крыша вона прохудилася, и дров нетути…. Замёрзнет зимой-то…, и схоронить-то, как следовать, некому будет…, ой-ёй-ёй…