Монстролог. Кровавый остров - читать онлайн книгу. Автор: Рик Янси cтр.№ 41

Я выпрямился и свесил ноги с кровати, нащупывая в ящике прикроватного столика спичечный коробок.

– И узнать он это мог только от двух человек: от доктора фон Хельрунга…

«Чего, по словам фон Хельрунга, он Аркрайту не говорил, и у нас нет причин ему не верить».

– …или от Джона Кернса, – я зажег спичку и поднес ее к фитилю. – Он заодно с Кернсом!

«Или с кем-то еще, кто в курсе, что именно мне прислал Кернс, – вновь раздался голос доктора Уортропа. – Кернс мог кому-то проговориться, но сложно представить, кому, и практически невозможно понять, почему».

Я был уже на ногах и натягивал брюки. «Так или иначе, он лжет, но зачем? Чего он добивается? – Я смотрел, как бьется пламя на сквозящем через комнату из открытого окна воздухе. Я чуял запах реки и слышал, как вдалеке гортанно гудит буксир. Голос внутри меня умолк. – Это был обман. Вас обманули, доктор Уортроп. Вас! Ему надо было поехать с вами, чтобы найти Кернса, так что он усыпил вашу бдительность, заставил раздуться от лести и решить, что он – лучшая замена, – дергаю за рубашку, нашариваю ботинки – куда запропастились мои ботинки? – Надо рассказать доктору фон Хельрунгу, пока не стало слишком поздно!»

И голос вновь заговорил со мной и сказал:

– Слишком поздно.

Я бежал босой по Риверсайд Драйв, к югу до Семьдесят второй улицы и оттуда на восток по Бродвею, бежал, словно сам дьявол гнал меня по узкой горной тропке, где по обе стороны – бездна, Чудовище, тугая пружина, что разматывалась, раскручивалась все с тем же припевом, повторявшимся, пока слова не слились в невнятный вой – слишком поздно слишком поздно слишком поздно слишком поздно слишком поздно слишком поздно слишком поздно, гранитный тротуар когтит и свежует мои босые ступни, расплывшиеся шары фонарей в утреннем тумане, адский отсвет мусорных баков, у которых можно погреться горящими костями мертвеца, кровавые следы по пятам; теперь парк, и тени между деревьями, влажные камни и чувственный шепот листа, трущегося о лист, а между ними – молчание, и теперь Бродвей, сверкающий клинок, вонзившийся в сердце города; вдоль его ослепительного обоюдоострого лезвия – взвизги истерического смеха из темных дверей и запах прокисшего пива, бродяги, шлюхи, свесившиеся из окон борделей, жестяной отзвук музыки из танцевального зала, пьяные вопли моряков, белые куртки золотарей, пружина расправляется и тянет меня, как на серебряном поводке, кровь хлебными крошками помечает дорогу назад, но назад пути теперь нет; слишком поздно слишком поздно слишком поздно слишком поздно слишком поздно слишком поздно слишком поздно; через Пятьдесят первую, петляя между куч дымящегося навоза, и огни бурлеска, расплескавшиеся по накрашенным лицам, и синие куртки полицейских, размахивающих дубинками; погасшие витрины лавок, пустые лотки фруктовщиков; бегом по огненной реке, вдыхая огонь, гранит скребет о кости; на серебряном поводке, и съежившиеся звезды поют – верни себе время, верни мечту, поют, поют звезды над тропкой сквозь черную бездну, пустота по обе стороны, поворот на Пятнадцатую, где слепящий свет Бродвея бледнеет и дома темны, и пес лает в ярости, обезумев от запаха крови, окровавленный камень об окровавленную кость, и рыкающая река огня, которым я дышу, по которому я бегу, который кормится кровью, река огня, река крови, и неупокоенный голос, серебряная нить: слишком поздно слишком поздно слишком поздно слишком поздно слишком поздно слишком поздно слишком поздно; молюсь, чтобы не сгореть нам в огне, молюсь, чтобы не быть разъятыми на части, как человек в мусорном баке, молюсь: Боже Милосердный, услышь молитву мою из геенны огненной. Услышь молитву мою с тропинки над бездной, из огня, что рассекает ее; повернуть на Пятую авеню, шесть кварталов, пошевеливайся, пошевеливайся! влажные шлепки окровавленных ног по твердому тротуару, кровь черна в желтом свете фонарей, и не попусти нам умереть во грехе и разобщении, избавь нас от мусорного бака, истока огненной реки, по водам которой я бегу, в которой с шипением плавятся мускулы и кости поют к звездам, а те поют в ответ; и после всего этого – изгнание, и река мелеет у порога особняка, выпрыгиваю на берег, и дом горит огнями, каждое окно – пустой сияющий глаз; колочу в дверь, что вдруг открывается, сразу же, будто отдернули занавес, и вот я здесь.

Я рухнул в прихожую, как форель, выброшенная на берег: хватая ртом воздух, хватаясь за живот, окровавленные пальцы босых ног поджаты на досках пола. Доброе лицо фон Хельрунга всплыло у меня перед глазами; он помог мне встать и надолго обнял.

– Уилл, Уилл, что ты здесь делаешь? – пробормотал он.

– Доктор, – выдавил я наконец. – Что-то… что-то… ох… не то, – на сей раз он меня выслушает. Я заставлю его выслушать.

К моему удивлению, старый монстролог кивал, и тут я увидел его мокрые щеки, свежие слезы, застывшие в синих глазах, спутавшиеся в колтуны шелковистые седые волосы.

– Сейчас ночь. Я собирался позвонить утром. Подождать до утра. Но бог привел тебя сюда. Ja, такова его воля. Его воля. И да будет по воле его!

Он отошел, пошатываясь, как пьяный, бормоча себе под нос: «Ja, ja, да будет воля его», и оставил меня дрожать в прихожей, всего в поту и с горящими легкими и ногами. Смятый клочок бумаги выпал из его руки; фон Хельрунг не остановился поднять его, и не думаю, что заметил вообще, что выронил.

Это была телеграмма, отправленная через «Вестерн Юнион»; я узнал их желтую бумагу. Он получил ее где-то час назад, примерно в то же время, когда я получал от монстролога урок в трех милях отсюда, на Риверсайд Драйв.

Телеграмма гласила:

«КОНФИДЕНЦИАЛЬНО

ЗАВТРА ОТПЛЫВАЮ ЛИВЕРПУЛЯ ТЧК

БУДУ ЧЕТВЕРГ ТЧК УЖАСНЫЕ

НОВОСТИ ТЧК ПОРАЖЕНИЕ ВСЕМ ФРОНТАМ ТЧК

УОРТРОП МЕРТВ ТЧК»

Подпись:

«Аркрайт».

Джейкоб Торранс опустошил стакан виски, пригладил свои аккуратно подстриженные усы и принялся яростно барабанить пальцами по подлокотнику вольтеровского кресла. Рубиновый перстень-печатка у него на руке, с выгравированным девизом Общества («Nil timendum est»), сверкал и плевался светом. Туфли Торранса сияли не менее ярко, чем перстень, и, помимо заломов на брюках, на нем не было ни морщинки; он походил на каменную греческую статую в превосходно подогнанном костюме. И лицо у него было как у статуи или как у натурщика для таковой – квадратная челюсть, сильный подбородок, глаза большие и выразительные, разве что самую чуточку близко посаженные, отчего Торранс постоянно имел злобный вид, словно в любой момент готов был замахнуться и врезать вам кулаком в лицо.

В его двадцать девять лет Джейкобу Торрансу оставалось лишь год подождать до «волшебной тридцатки», как это называли монстрологи – отсылки на среднюю продолжительность жизни ученого, посвятившего себя ненормативной биологии. (Средняя продолжительность жизни в Соединенных Штатах в то время была немногим больше сорока двух лет.) Дожить до «волшебной тридцатки» значило обыграть судьбу, и, как правило, коллеги закатывали вам вечеринку. Волшебные Тридцатки, как именовались эти вакханалии, могли длиться сутками и, по слухам, составляли достойную конкуренцию оргиям при дворе Калигулы в Древнем Риме [56] . Ничто так не радует монстрологов, как удачно обмануть смерть; разве что открыть какое-нибудь существо, с удовольствием ее причиняющее. Волшебную Тридцатку Уортропа отметили до того, как я к нему переехал, но, по всем рассказам, все предыдущие и в сравнение с ней не шли; годы спустя многие его коллеги все еще не решались показываться в Бостоне, чтобы их не арестовали.