Теплая Птица - читать онлайн книгу. Автор: Василий Гавриленко cтр.№ 40

Пространство между стенами все меньше, небо надо головой все выше.

Тупик! Боже, это тупик!

Ощупав стену, я обернулся. Паша приближался медленно, с полным осознанием беспомощности своей жертвы.

Я не мог пошевелить ни рукой ни ногой. Я смотрел на мутанта, точно кролик на удава. Конунг! Неужели, несколько минут назад я был конунгом?

Теперь я просто человек, я просто хочу жить!

– Паша, голубчик, – с трудом разлепляя спекшиеся губы, прошептал я. – Не убивай.

Мутант был уже совсем рядом.

В моей голове – это было всего лишь мгновение – промелькнул сон, увиденный мной когда-то. Вернее, не сам сон, а ощущение, оставшееся после того, как я проснулся.

…Большой дом, кроме меня в нем – ни души. Зима. Приходится по два раза в день топить печь. Темнеет рано. Часто идет снег. Ночью деревянный дом скрипит и кажется, что по половицам на втором этаже кто-то ходит. Одиночество. Ожидание чего-то…

В потемневшем окне я вижу лицо незнакомца. Одиночество разрушено, но это не радует меня. Кто это, какого дьявола ему надо? Как он проник на мой участок?

Я хватаю топор и выскакиваю из дома. Незнакомец убегает, я преследую его. Мы бежим по лесу, кажется, этому лесу не будет конца. Вдруг незнакомец останавливается, поворачивается ко мне. Он смеется. Я собираюсь напасть на него, иначе он нападет первым. Но вдруг осознаю, что я обессилел, а мой противник крепок, как зверь. Ощущение беспомощности нестерпимо, я просыпаюсь и потом весь день не могу избавиться от него…

Паша навис надо мной. Нельзя сказать наверняка, но мне показалось, что на морде его отпечаталась ухмылка. Отвратительный запах – запах смерти – проник вглубь меня. Правую руку жгла дикая боль, я не мог пошевелить ею. Зажмурившись, я закричал и попытался левой рукой оттолкнуть от себя мутанта. Почему так долго? Почему он не сделает со мной то же, что с Зубовым? Зачем тянет? Проклятая тварь, он играет со мной!

Покачивающиеся на веревках освежеванные трупы Машеньки и Самира… Ветер дует… Скрип – скрип…

Так вот кто освежевал их! Значит, такая же участь уготована и мне?

– Конунг.

Распахнув глаза, я увидел лежащего навзничь Пашу, под головой мутанта медленно растекалась багровая лужа. Над ним возвышался игрок с окровавленной заточкой в руках.

– Шрам, – прохрипел я и, кажется, потерял сознание.

Он нес меня на руках, как ребенка.

Слева тело занемело; справа, от подмышки до бедра, горел огонь. Каждый шаг отзывался ломотой в висках. Но я был жив, энергия заново обретенной жизни возвращалась ко мне.

Я жив!

Я живу!!

Я живой!!!

Все дальше, там, за широкими слепыми зданиями, за сугробами и перевернутыми троллейбусами, оставался мой отряд, – застывшие в смертном оскале маски лиц, неподвижно вопрошающие о чем-то беспощадное небо, либо уткнувшиеся в кровавое снежное месиво, лишенные даже возможности заявить небу свой последний протест. Почти три десятка человек, те, кто был со мной весь этот тяжелый, грязный месяц…

Я не думал о них. Я также не думал о Паше, о Кляйнберге, о проваленной миссии. Я думал о Теплой Птице в моей грудной клетке, о Птице, что чудом осталась жива.

Я видел спокойное лицо моего спасителя, и оно теперь не казалось мне уродливым, как и глубокий, впечатанный в лоб, нос и губы, шрам. Я видел частичку неба, того самого неба, что распростерлось над лежащим навзничь Белкой (часть черепной коробки снесена пулей, перламутрово-серую кашицу уже припорошило снежком). Свинцово-бледное, оно не давило меня.

Кто-то из питеров вполне мог остаться в живых, и, возможно, преследует меня.

Эта мысль лишила душевного равновесия.

Птица, Теплая Птица! Я жаждал сохранить ее, и меньше всего на свете меня беспокоило то, как жалок я сейчас.

– Скорее.

– Не волнуйся, конунг, – отозвался Шрам.

Конунг? Для кого-то я еще был конунгом…

Но откуда взялся Шрам? И почему он спас меня? Мы оставили его, избитого до полусмерти, подыхать в Джунглях… Николай! Умирающий истопник силился мне что-то сказать:

– Он… здесь…

Быть может, Николай имел в виду именно Шрама?

Впрочем, неважно. Важно то, что я жив. Жив благодаря игроку, которого по моему приказу зверски избили, – но это тоже неважно. Приказ отдавал не я, а конунг Московской резервации Ахмат.

– Марина, – прошептал я.

Образ рыжеволосой девушки понемногу заполнял мое сознание, и он занял бы его полностью, если бы впереди не возник поезд. Мой поезд.

Он стоял, черный от копоти, маскировка содрана, лишь красная звезда на лбу тепловоза блестела в сгустившихся сумерках. Из трубы от буржуйки, выведенной прямо в стену, струился сизый дымок. Хороший дымок, такой бывает от березовых жарких дров.

Шрам достиг кабины.

– Прости, конунг.

Он аккуратно опустил меня на снег и, впрыгнув на ступеньку, несколько раз постучал в дверцу. Глухие удары исчезли внутри тепловоза, отозвавшись мертвой тишиной.

Но вот послышалось, будто в глубине норы заворочалась потревоженная лисица.

– Кто?

– Это я, Олегыч, – отозвался Шрам.

Дверца кабины со скрипом распахнулась. Машинист высунулся наружу. Он был черен, как и его тепловоз, лишь глаза (красные звезды?) блестели холодным огнем. В руках Олегыча был автомат.

– Шрам? – глухо сказал он. – Кто с тобой?

– Конунг. Он ранен.

– Скорее, – одними губами прошелестел Олегыч.

Шрам поднял меня и внес по ступенькам в кабину. Дверь захлопнулась.

Здесь все было по-прежнему.

Обняло тепло от печки, теплые невидимые пальцы приятно защекотали в носу. Я чихнул.

Пахло распаренной тваркой и концентратом. Во рту тут же собралась слюна, и я вспомнил, что чертову прорву времени ничего не ел.

– Клади его на мою постель, – распорядился Олегыч.

Он суетился: сунул автомат в переплетенье каких-то проводов, где его, пожалуй, потом и не найдешь, подкинул в печку большое березовое полено, хотя и без того жарко. Чувствовалось: машинист рад.

Шрам опустил меня на постель.

– Олегыч, есть, – попросил я.

– Один момент.

Я поглощал горячий концентрат, как растения в жаркий полдень редкий дождь, и чувствовал, что тело мое наполняется живительной силой.

Олегыч между тем приволок какие-то тряпки и перевязывал мне плечо.

Ранение было пустяковым, – состояние оцепенения вызвал во мне пережитый страх, сильнее страха смерти. Страх с уродливой ухмылкой мутанта, страх-мутант, который теперь, под воздействием тепла, покоя, и осторожных рук Олегыча, медленно уходил, испарялся, как капелька влаги на щеке.