Черный меч царя Кощея - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Белянин cтр.№ 17

— Это угроза?!

— Это вопль души! Я высоты боюся-а! А ну как ему в перелёте мяса или хлеба не хватит и он мою ногу склюёт?! Левую!

— Почему не правую?

— А хоть бы и правую, мне оно без разницы! Кому я, к лешему, безногим нужен буду?! Опять сироту обидеть хотите, грех ваш, ой гре-э-эх...

Я только улыбнулся, когда, распалённый истерикой, Митя совершенно потерял контроль над ситуацией и не заметил, как орёл неторопливо повернул свою горделивую голову и одним движением страшного клюва цапнул нашего младшего сотрудника за воротник, закидывая себе на спину.

Бедный Митяй настолько обалдел, что даже не дерзнул оказать сопротивление. Сел, где посадили, молча, как побитая котом мышь, тихий и послушный. Лишь только глаза круглые, как царские пятаки...

Я же вскинул наверх короба и корзинку для Яги, а потом сам полез по подставленному крылу. Устроился позади Мити, сунул ему тару с курятиной и дал отмашку.

— Первое Лукошкинское отделение милиции, старший лейтенант Ивашов и младший сотрудник Лобов к полёту го­товы!

Орёл покосился на нас, удовлетворённо клекотнул и без разбега взмыл вверх. Утирающая сентиментальную слезу Акулина махала нам платочком из окна. Митька сгрёб правой рукой пук орлиных перьев так, что аж хруст костяшек послышался. В левой, как вы понимаете, у него был «неприкосновенный запас» кур-гриль.

Я, в свою очередь, вцепился зубами в его рубаху сзади, потому что обе руки были заняты. Через пять — десять минут сумасшедшего подъёма в стиле вечно пьяной «Аэрофранс» мы скоординировали курс и поднимались уже по спирали всё выше и выше плавно, без рывков и воздушных ям.

В принципе полёт был нормальный, я понял, как сунуть ноги под перья на спине Орла: и тепло, и надёжней посадка. Мой напарник молчал, лица его мне видно не было, но, судя по тому, как быстро намокла от пота рубашка на спине Митяя, удовольствия он от перелёта получал мало. Примерно через полчаса орёл повернул клювастую голову вправо.

— Оп! — Я поспешно вытащил какую-то булку и метко швырнул её в распахнутый клюв.

Орёл почти сразу же повернул голову влево.

— Митя, кидай курицу!

— Чёй-то? Зачем-то?

— Дозаправка в воздухе! Кидай, тебе говорят!

Он дрожащей рукой пульнул жирную курицу, ухитрившись залепить орлу в глаз. Тот дёрнулся так, что мы едва не свалились, но всё-таки ухитрился подхватить тушку.

Мы облегчённо выдохнули. Через пять минут операция кормления повторилась. Орёл жрал в полёте так, словно его дома не кормили. Только и успевай швырять: курица — булка, курица — калач, курица — батон какой-нибудь. В общем, меньше чем за час-полтора вся провизия у нас кончилась.

А громадная птица, устало махая крыльями, с возмущённым клёкотом требовала ещё.

— И чё делать-то, Никита Иванович? Энтот гусь кривоклювый на ногу мою целится!

— Брось ему чего-нибудь.

— Короб пустой остался, бросать? — Митя, не дожидаясь моего ответа, запустил берестяной коробкой в голову орла.

Тот вовремя успел повернуть направо, увернувшись от удара. В другой раз ему уже не так повезло, потому что наш младший сотрудник, вырвав у меня второй короб, с размаху залепил орлу поперёк клюва!

— Ага, не нравится?! Не видать тебе, твари поднебесной, длиннокрылой, почём зря кусачей, тела моего белого, богатырского!

Орёл вновь издал требовательный клёкот, и меня осенило. Я протянул младшему сотруднику корзинку:

— Держи, кидай, пусть жрёт, зараза!

— Дык энто ж вроде как гостинец Бабуленьке-ягуленьке от дочки ейной старшенькой...

— Митя, не надо дебатов. Кидай, и всё!

— А ежели Яга осерчает, так на кого вы стрелки переведёте?

— На тебя, естественно, — начал было я, но тут орёл повернул голову и так клацнул клювом у самого Митиного лаптя, что тот больше не раздумывал.

— Подавись ты, ирод ненасытный! Чтоб тебе лопнуть в небесах, чтоб у тебя в полёте живот пучило, чтоб ты под ёлкой сел, а тебя ворона сверху по башке обгадила! Чтоб... чтоб... Ну, Никита Иванович, подскажите же и от себя какое ни есть подходящее проклятье, а?

— Митя, мы снижаемся.

— Чего? Куды?! Не сметь! Я те снизюсь, — рявкнул он и с великого перепугу дёрнул орла за перья, словно бы натягивая удила.

— Упс... — И в Митиных пальцах остались два здоровущих пера. — Сами выдернулись как-то... А я больше не буду-у!

Я бы на месте пилота, бесплатно доставляющего нас по указанному маршруту, не слабо обиделся и посадил самолёт. Орёл был благороднее, он поступил иначе — задрал нос и резко пошёл вверх. Мы с Митей, не успев сказать друг другу последнее «прости», скользнули по спине птицы вниз. Потом был короткий крик, падение на жёсткие перья хвоста, тяжёлый удар тем же хвостом, словно плёсом кита, и...

В себя мы пришли, сидя у бабкиного колодца, плечом к плечу, мокрые, как котята, но, кажется, живые и даже целые. Ну, почти целые. Митя продемонстрировал мне правую ногу без лаптя и портянки. Я быстро пересчитал — все пять пальцев на месте. Во дворе отделения была тишина, никого не видно, никто нас не встречает.

— Бабуля! Еремеев! Есть кто-нибудь?!

Бесполезно. Родное отделение милиции словно вымерло. Мы переглянулись и кинулись в разные стороны: я в дом, а мой напарник в баню. Дверь была заколочена крест-накрест двумя свежестругаными досками. Я попытался отодрать их, но прибили надёжно. Да что же у нас тут опять творится-то?! Ни на минуту их оставить нельзя...

— Никита Иванович, гляньте-ка начальственным взглядом, — тихо подошёл ко мне Митя, протягивая лист гербовой бумаги. — Я ворота распахнул, а тама... вот! Прибито!

— «Царский указ», — быстро вслух начал читать я. — «По совету Боярской Думы и собственному их решению, в заботе о городе моём, землях и всех честных людях, повелеваю! Милицию лукошкинскую распустить!»

— Что?!! — взвыл Митя.

Я схватился за сердце, с трудом овладел языком и продолжил:

— «Понеже сыскной воевода и помощник его беспутный Митька Лобов в колодце утопли, за их смерть Бабе-яге ответ держать! Сотню стрелецкую еремеевскую в войска возвернуть. Пущай на поле брани свою храбрость доказывают. А коли у кого какие жалобы на милицию имеются да на проступки их лиходейские, тому к дьяку Филимону Груздеву идти надобно. Челом бить, справедливости требовать, на подарки не скупиться. Всё божьей волей и содеется, понеже всех люблю, целую, обнимаю и в беде не брошу. Вы мне — дети, я вам — отец! Добрый, но строгий и справедливый! Всегда ваш, Горох». Что за хрень?

— Опередили, Никита Иванович, я первый то же самое спросить хотел.

— Спрашивай.

— Спрашиваю: что за хрень?! Нешто государь наш в здравом уме и твёрдой памяти такое мог написать?